Застыв, они настороженно смотрели друг на друга. Чувствуя, что едва держится на трясущихся ногах, Мэри опустилась на пенек, не отрывая глаз от лица Тима.
– Тим, – неуверенно начала она, стараясь крайне осторожно подбирать слова, – Тим, ты знаешь, что я никогда не лгала тебе. Никогда! Я не смогла бы лгать тебе, ты мне слишком дорог. То, что сейчас тебе скажу, я не смогла бы сказать ребенку. Это можно сказать только взрослому человеку. Ты утверждаешь, что во всех отношениях взрослый человек, а раз так, значит, будь добр, все трудности и тяготы, с которыми сопряжена жизнь взрослого, воспринимай как настоящий мужчина. Я не могу тебе понятно объяснить, почему твоему папе позволяю меня обнимать, а тебе – нет, но это не потому, что ты ребенок, а потому, что он старик. Как видишь, ты понял все наоборот. Тим, ты должен быть готов принять еще один такой же удар, как смерть мамы, и должен быть сильным. Ты уже достаточно взрослый, чтобы хранить секреты, а то, что я тебе сейчас скажу, это секрет, который нужно скрывать от других, особенно от папы. Он никогда не должен узнать, что я тебе это рассказала. Помнишь, как-то раз я объясняла тебе, почему люди умирают. Они становятся слишком старыми и устают от жизни. Силы у них иссякают, как у часов, которые забыли завести, и сердца перестают биться. Иногда происходит какое-то событие, из-за которого человек начинает чахнуть быстрее. Это и случилось с твоим папой. После смерти твоей мамы он стал быстро угасать, без нее он с каждым днем все больше и больше устает от жизни.
Тим по-прежнему дрожал, но Мэри не знала, последствия ли это вспышки ярости или реакция на ее слова.
– Тим, я знаю, что ты ужасно тоскуешь по маме, – продолжила она, – но тоска папы несравнима с твоей, потому что ты молод, а он стар. Твой папа хочет умереть, хочет лечь в землю возле твоей мамы и спать с ней рядом, как они спали вместе каждую ночь, когда она была жива. Он хочет снова быть с ней. Они принадлежат друг другу, понимаешь? Там, на веранде, он сказал мне, что чувствует приближение смерти. Он больше не хочет ни ходить, ни разговаривать, потому что стар и не может жить без твоей мамы. Вот почему я обнимала его. Я была опечалена и плакала от жалости к нему. На самом деле это твой папа меня утешал, а не я – его. Ты все неверно истолковал.
Тим заплакал, и Мэри повелительно подняла руку.
– Нет, Тим, не надо плакать! Теперь ты должен быть очень храбрым и сильным. Не показывай папе, что ты плакал. Я знаю, что уделяю ему много времени, которое, ты считаешь, по праву принадлежит тебе, но его дни на исходе, а у тебя впереди целая жизнь! Разве я поступаю неправильно, стараясь подарить твоему папе немного счастья, чтобы скрасить его последние деньки? Подари ему эти счастливые дни, Тим, не будь эгоистом! Ему так одиноко! Милый, он ужасно тоскует по твоей маме, тоскует так же, как тосковала бы по тебе я, если бы ты умер. Для него свет погас.