На миг повисло молчание.
— Ну все, — прошипел Буза с яростью. — Считай, труп…
И шобла споро навалилась на Художника. Его вжали лицом в землю. Сначала ему пытались скормить рисунок, оторвав от него кусок, но потом от этой идеи отказались. Попинали ногами. Потом связали руки проводом.
— Может, «машкой» сделаем? — Бузе шел шестнадцатый год, и он прекрасно знал, как это принято у взрослых уркаганов. А ему хотелось быть не хуже взрослых.
Он взял в горсть лицо Художника… И снова этот отвратительный запах… И Художник впился в эту лапу зубами, изо всей силы, так, что брызнула кровь.
— Все, пидор! — заорал Буза. Он полностью озверел.
До этого дня Художника никогда так сильно не били. Дрался он постоянно. Иногда ему разбивали лицо, часто доставалось от него другим — не от его силы, а от бешеной злости. Но так унизительно и так жестоко его не били. Сознание начало уплывать куда-то.
— Кусается, бля! — Буза подпрыгнул, хотел приземлиться ногами на спину, но поскользнулся. — Ничего, бля…
Художник поднял залитые кровью глаза, встретился с Бузой взглядом и понял одно — тот хочет его убить. Он жаждет отведать крови, переступить черту.
— Козел, — упрямо прошептал Художник.
— Буза, да хватит с этой мелкоты, — крикнул кто-то из пацанвы. — Он уже воняет.
Часть шоблы уже растеряла задор, понимая, куда идет дело.
— Бздите, да? — крикнул Буза.
Никому не хотелось признаваться, что он «бздит». Они расступились.
Художник увидел в руке Бузы ржавую тяжелую железяку — что-то вроде гнутого лома.
— Ну все, бля, — радостно осклабился Буза, сжимая железяку.
А в душе Художника будто лопнула перетянутая гитарная струна. Ушли страх и ощущение беспомощности. Все вдруг отодвинулось. Осталось одно лишь отвращение.
Тут и послышалось громкое:
— Брысь, шкеты! Голос был задорный.
— Греби отсюда, мужик, — бросил Буза. Он был как не в себе. Ему не терпелось использовать металлическую железяку. И он не думал, что будет дальше. Не умел думать.
Художник перевел дыхание и прислонился к обожженной, полурасплавленной резиновой шине, которую ему недавно с кряканьем опустили на спину.
На берег пруда вышел невысокий, в кургузом пиджачке, небритый, с алкашным оттенком лица мужчина. Руки его были обильно татуированы. И глаза смеялись.
— Я кому сказал — брысь! — прикрикнул он. Шесть подростков. Да еще у одного металлический, прут, у другого нож, у третьего бритва — это опасно даже для самого крепкого мужчины. Они начали приближаться к незнакомцу, оставив на время свою жертву.
— Бунт молокососов? — задорно рассмеялся мужчина.
И вдруг с быстротой кобры рванулся вперед, сграбастал первого попавшегося пацана, сгибом ладони захватил шею. Вынырнула рука из-за пазухи, со щелчком вылетело выкидное лезвие. — Его первого режу. А потом — как придется! — весело сообщил незнакомец, только задышал чаще. Пацаны застыли.