…На этот раз кораблей не показывали, но зато были автогонки, и Тиша согласился с Генькой: да, автомобили тоже неплохая штука. На обратном пути Генька все время говорил о машинах. Даже признался, что ракетоход у него все не получается. Времени нет, а тут еще с дневником застопорилось: насчет Егора Чурилова никак не понять…
— Будет тебе! — оборвал Тиша. — Брось свои подходцы! Не хочу я об этом! Не желаю!
— А молиться Егору желаешь?
— Не молюсь я ему, на кой он мне?!. А только батька наказал: «О Вифлееме — молчок».
— Боишься отца?
— А то нет. — Тиша нахмурился и добавил: — Ирод он…
— Отец? — Генька даже оторопел.
— Ирод! — упрямо повторил Тиша, — Он маманю загнал в могилу. У нее чахотка объявилась. А он не пускал лечиться.
— Почему?
— У нас в Вифлееме к докторам не ходят. Грех, мол. Бог наслал хворобу, бог и исцелит. Вот и умерла маманя. — Тишка отвернулся.
Несколько минут шли молча.
— Вот и выходит: паршивая у вас секта, — в сердцах плюнул Генька.
— Опять? — Тиша остановился. — Ты это брось. Иначе рассоримся. Навсегда.
ДЕСЯТЫЙ ЛИСТ
«Эх, жаль, что отец уехал. Он бы придумал, как вызволить Тишку из этого проклятого Вифлеема. А что если Филимонычу?..» — Генька набрал знакомый номер.
— Кстати позвонил, — послышалось в трубке. — Пойдешь послезавтра со мной в архив.
— Так ведь там же этот… э-э-э…
— Ничего. Не съест.
«По дороге и посоветуюсь», — решил Генька, вешая трубку.
Николай Филимонович давно уже хотел снова побывать в архиве. Перелистывая в памяти «дело» Рокотова, он никак не мог избавиться от мысли, что там чего-то не хватает.
Надо посмотреть еще раз. А заодно и Геннадию показать: ему это полезно.
Договориться с Порфирием Ивановичем оказалось непросто. Он долго упирался и, наконец, неохотно процедил.
— Мальчика пропустят. Но только… э-э-э… в виде исключения.
«Дело» принесли из хранилища. И снова Николай Филимонович, расположившись за столом напротив Порфирия Ивановича, раскрыл тощую серо-зеленую папку.
Генька тихо сидел рядом с учителем.
Внимательно осмотрел Николай Филимонович выцветшую папку, но никаких признаков изъятых документов не нашел. На шпагате, которым были прошнурованы листы, не оказалось обрывков бумаги, остающихся обычно, когда документы выдирают из папки. Сам шпагат был аккуратно завязан; узел, хоть и не запечатанный сургучом, выглядел совершенно целым. В нумерации листов тоже не было перерыва. Впрочем, судя по блеску карандашных следов, листы были пронумерованы сравнительно недавно.
Но ведь «дело» выдавалось раньше, это Николай Филимонович установил еще в прошлый раз. Разве они тогда листов не считали?