— Обоих под замок и дать проносное. Время до завтра у нас есть, проверим. Сестра София, а что с водой в котле? И мылом? Зачем они вам понадобились?
— Как зачем? Помыться, вестимо… — с этими словами я отобрала у опешившего воеводы драгоценный кусочек мыла и отправилась восвояси.
Я лениво нежилась в теплой воде и размышляла. Что еще могло быть ценного в крохотной шкатулке, из-за чего так переживал воевода? Что там могло уместиться? Перстень? Бумаги? Пузырек с ядом? Если драгоценность, то Даугав ее скоро получит. Если яд, то Милка бы не рискнула глотать неизвестно что, просто выбросила бы. Палатку купца тщательно прибрали, можно сказать, обыскали, а значит, пузырек с ядом был бы уже найден. Оставался единственный вариант. Что за бумаги хранил Рокош в шкатулке? Тайная переписка, купчая, закладная… Или что-то компрометирующее самого Даугава? Воеводу больше опечалило ограбление, чем смерть купца. Я недовольно скривилась, вылезая из лохани и надевая плохо просушенную рясу. Что сделала Милка, когда открыла шкатулку и заметила там свиток? Интересно, она вообще умеет читать? Вряд ли. Могла она сообразить, что бумаги ценные? Могла. Значит, не выкинула. Впрочем, теперь воевода сам справится и выбьет из нее признание. Оставался, правда, призрачный шанс, что это я убила Рокоша, и камней у девки не найдут… Надо бы подстраховаться и узнать, кого скрывает воевода в последней подводе, но выбираться на мороз не хотелось. Мною овладело странное равнодушие. После купания приятное тепло разлилось по телу, на некоторое время усмирив ледяной огонь в груди. Я приложила ладонь к татуировке и поморщилась. Что имел в виду Даугав, когда говорил, что символ ожил? По понятным причинам я не стала переспрашивать воеводу, но мне было неспокойно. Даугав — тертый калач, однако он испугался того, что увидел.
— Тень! — позвала я служанку, плотнее кутаясь в одеяло и прислушиваясь к завыванию метели за стенами фургона. — Ложись ближе.
Тень неохотно перебралась ко мне через тюки с табачным листом и боязливо замерла рядом, не дыша.
— Что случилось? — спросила я. — Когда вспыхнула свеча, что случилось с символом? Ты была там и видела, говори.
Несколько минут служанка молчала, потом взяла меня за руку и сжала ее.
— Госпожа, даже если вы… колдунья… Я не верю, но все равно… Я вас не брошу.
— Дура! — сбросила я ее ладонь. — Говори, что видела!
— Символ… он двигался. Переливался огнем. Перетекал, как живой. Извивался, как змея. Как будто пытался вырваться из вас…
Я вздрогнула и бессильно царапнула себя по груди. Козлина кошачья! Надо было у него на груди вырезать эту мерзость, которой он меня наградил! Каленым железом выжечь, чтоб неповадно было! И на лбу! И ниже пояса!