- Благодарю! Как-нибудь сам разберусь, - и уже мягко и доброжелательно к Эмме Громыко: - А если не справлюсь, мне поможет вот эта милая женщина, - и взял ее под руку.
Критики, что называется, сразу "отвалили", а экскурсию-осмотр повела Громыко. Петр Миронович ничего у нее не спрашивал, не прерывал. Он только слушал и смотрел, смотрел и слушал. Видно было, что картины произвели на него сильное впечатление и по-настоящему взволновали.
- Наконец он вырвался. - И словно спохватившись: - Михаил Андреевич наконец вырвался. - И опять молчание.
А мне подумалось: кто же это сообщил тем двум художникам и "любителю" изобразительного искусства из Иняза, что П. М. Машеров поехал во Дворец искусств, если о том знали только он и я. Даже охранника не было с нами...
Кстати, о личной охране Петра Мироновича. Никого, кроме полковника Сазонкина, обаятельного и доброжелательного человека и такого же обходительного его сменщика, при Петре Мироновиче не было, если не считать милицейского поста у подъезда дома, где жила семья кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Здесь уже была инструкция, и порядок той инструкции был не волен нарушать даже кандидат в члены Политбюро. Тем не менее Машеров часто не брал охрану ни в машину, ни в вертолет, из которого не вылезал весну, лето и осень, хотя к Сазонкину и его сменщику, их службе относился очень уважительно.
Все знали, что Первый - страстный футбольный болельщик, старался не пропускать ни одного матча с участием минского "Динамо". По-настоящему любил футбол, но не терял от него разума и приличия. Не делал из Беларуси футбольных Нью-Васюков. Встречался с игроками, но и не помышлял подсказывать тренеру, куда и кого поставить.
И еще у него была страсть, вернее - духовная потребность к общению с людьми творческой профессии - писателями, художниками, артистами. Когда брал меня на должность заведующего отделом культуры ЦК КПБ, просил делать для творческой интеллигенции хоть одно доброе дело в неделю.
Вызвался вместе с кинорежиссером Элемом Климовым, который собирался снимать фильм "Иди и смотри" по сценарию Алеся Адамовича, побывать в "партизанских" районах. Вертолет спокойно шел над озерно-лесными просторами партизанского края. Петр Миронович был в хорошем настроении, охотно и возбужденно рассказывал о боях, блокадах, победах и поражениях, пока не притомился - стрекотание мотора обременяло беседу. А когда вертолет попал под низкие дождевые тучи и земля окуталась серой пеленой, Петр Миронович замолчал, надел наушники и погрузился в какие-то свои невеселые думы. Приумолкли все, кто был в салоне. Я сидел напротив Петра Мироновича. В руках была любительская кинокамера. Когда начал накручивать пружину камеры, он бросил на нее взгляд. А я спросил глазами, можно ли мне его поснимать. Он понял мое намерение и только ресницами дал понять, что не возражает. Я не очень докучал ему, но то, что хотелось сделать, сделал. Мой Машеров получился совсем не похожим на того, которого мы видели на собраниях, митингах и демонстрациях. Жаль только, что моя лента по техническим причинам не может быть использована на широком экране.