Стоило неудачно открыть дверь, и вода заливала весь кубрик. Об обычной горячей пище пришлось забыть: свои силы мы поддерживали только кофе и сэндвичами. Но даже чтобы принести их с камбуза, нужно было совершить воистину героические усилия с риском для жизни. Для этого надо было вначале дождаться, когда судно на какое-то мгновение примет горизонтальное положение, и тогда сломя голову пересечь палубу. При определенном везении можно было остаться сухим. После чего наступало самое трудное: держа термос с кофе и сэндвичи в одной руке и хватаясь за натянутый вдоль палубы штормовой леер, проделать обратный путь[4].
В то время, когда наше судно выполняло очередную порцию кульбитов, столкнувшись с гигантской волной, один из наших товарищей, Тим Макграф, вышел из кубрика на палубу, направляясь на вахту. Судно только что залило набежавшей волной, и теперь оно медленно освобождалось от потоков воды, каскадом льющейся по палубе и надстройкам. Поток сбил Тима с ног, опрокинул на спину и потащил в корму, в то время как он изо всех сил пытался за что-нибудь ухватиться. По мере освобождения кормы судна от массы нахлынувшей туда воды оно стало валиться на нос, и теперь поток потащил Тима в обратную сторону. Трудно представить, как бы ему удалось спастись, если бы один из друзей не успел его схватить в это время.
Из носа в корму по обоим бортам были протянуты штормовые леера, но даже переход из камбуза в наш кубрик на полубаке являлся опасным предприятием. Правда, во время шторма вахты на боевых постах у орудий были отменены.
Миллс пишет: «Трудно описать шум ветра, напоминавшего вопли и завывания банши[5]. Воздух был буквально заполнен всепроникающей ледяной пылью, в которую обращалась морская пена, стоило ей только соприкоснуться с металлическим корпусом судна. Вахтенные и личный состав орудийных расчетов мгновенно превращались в ледяные статуи. Их движения становились замедленными, словно они впадали в глубокий летаргический сон. Теплый воздух, вырывавшийся из губ, моментально застывал ледяными иглами на гарнитуре шлемофонов. Приходилось постоянно протирать глаза, чтобы не смерзались ресницы. Даже волосинки в ноздрях превращались в острые льдинки, оставлявшие мелкие ранки, когда мы терли нос, пытаясь согреться. Стоило этим сосулькам растаять, как нос начинал немилосердно болеть.
Жестокий шторм, продолжавшийся более двух суток, разбросал суда конвоя. Экипаж выдержал тяжелое испытание: на протяжении всего этого времени мы постоянно ходили промокшие до нитки, продрогшие до печенок, полуголодные от недостатка горячей пищи и смертельно уставшие от безнадежных попыток удержаться на ногах. Ветер, налетавший со страшным визгом с полюса, рвал в клочья верхушки волн высотой 12–15 метров, наполняя воздух ледяными брызгами, жалящими словно пули.