Прогуляться по городу они отправились вчетвером. Вован сказался занятым, у команды, которую отпускали по трое, оказались совсем другие интересы.
Девицы, исходя из требований херсонесско-усадебной моды, надели короткие хитоны, украшенные фибулами, золотыми цепочками и прочей драгоценной канителью. Чтобы не шокировать городскую, часто консервативную публику, под хитоны, а то мало ли, вдруг порыв ветра, надели белые трусики с кружевами. Через плечо, больше для того, чтобы обратить на себя внимание, хотя они и так только слепому в глаза не бросались, перебросили легкий цветастый шарф-фарос.
Бобров с Серегой, как это было принято, шли впереди, с любопытством оглядываясь. Девчонки двигались, слегка отстав, и окрестными красотами не заморачивались, оживленно переговариваясь между собой.
Бобров навострил ухо. Нет, обсуждением страховки там и не пахло. Девушки оживленно перемывали кости встреченному греку, одетому совершенно по-скифски. Когда же навстречу попался второй, одетый точно так же, оживление несколько спало. Зато встречную женщину, одетую совершенно аналогично, обсудили с ног до головы. Бобров и сам был удивлен тем, что люди явно греческой наружности были одеты как скифы и обратил на это внимание Сереги. А тот, уже бывавший в Ольвии, пояснил, что эти милетцы более терпимые к окружающим народам, нежели гераклейцы и поэтому легче перенимают культуру в частности скифов. Бобров только подивился такому состоянию дел.
Они прошлись на юг вдоль по реке, фактически вдоль города, раскинувшегося на берегу, полюбовались на верхний город, протянувшийся на возвышенностях коренного берега, и пошли обратно. Лезть в гору всем было лень. И вообще, Бобров заявил, что Херсонес всяко лучше. Остальные, кто с энтузиазмом, а кто без, с ним согласились.
На «Трезубце» четко по расписанию пробила рында, и Вованов вестовой принялся сервировать стол.
– Сейчас отобедаем, – сказал Вован. – Команда отдохнет с часик, и отвалим. И к вечеру, надеюсь, будем в Тире.
Отход, вопреки словам Вована, пришлось задержать. Примчался слуга Никитосова приказчика, который содержал местную лавку и слезно умолял немного подождать пока господин (тудыть его налево) не допишет письмо самому Никитосу. Вован ругался по-русски. Команда не понимала, но внимала с почтением. Бобров веселился. Серега, пользуясь случаем, уволок Дригису в каюту и все догадывались для чего. Вобщем, отправление «Трезубца» запоздало часа на два.
Вован вышел, пользуясь ветром, но когда город скрылся за откосами берега, а судов поблизости не было, включил машину и велел спустить паруса. И в упавших на море сумерках «Трезубец» помчался наперегонки с волнами. Из тубы летели искры и зрелище для проходящих под берегом судов (если таковые имелись), скорее всего, было не просто пугающим, а очень пугающим.