Масрук продолжал бормотать. Его язык путал франкские и арабские слова. Однако затем взгляд араба прояснился, и он внимательно посмотрел на Танкмара, как в тот день, когда мужчины первый раз встретились в генуэзской таверне:
– Скажи мне, где я сбился с пути, раб? Я действовал по воле Аллаха. А теперь я, один из самых верных слуг единственного бога, умираю в храме неверных.
Танкмар вспомнил о споре между Масруком и Исааком и о том, как старый еврей пытался убедить араба, что все люди служат одному и тому же богу. Если Исаак был прав, то эта церковь также была родным домом бога иудеев, как и домом бога мусульман. Танкмар хотел было открыть Масруку эту последнюю истину, но не решился и промолчал.
– Справедливость, – прошептал араб еще раз.
И умер.
Танкмар снял с мертвеца амулет. Словно чудом украшение осталось целым, его блеск отражался в каплях дождя, падавшего на него, и многократно преломлялся. Зажав половину птицы в кулаке, Танкмар поковылял назад к женщинам, которые все еще стояли возле слона. Блеск в обсидиановых глазах великана почти угас. И таинственного низкого гула Танкмар уже не слышал. Он показал Абулу Аббасу амулет, надеясь, что слон успеет увидеть, что его желание выполнено. Затем он положил украшение на конец хобота, который теперь был таким же неподвижным, как и все тело. Снова переведя взгляд на слона, Танкмар увидел, что огромное животное умерло.
Абул Аббас достиг цели своего путешествия.
Когда люди императора вырвались из разрушенного дома Божьего, Гунольд взял ноги в руки. Здесь больше ловить было нечего. Его соратники лежали на земле перед церковью в собственной крови. Император остался жив, и теперь он был недостижим для одного-единственного противника. Герцоги, а их выжило около дюжины, срывали злость на раненых носителях ряс. Гунольд бросился бежать. Однако сбежать незамеченным теперь было трудно и слишком поздно. Трое франков преследовали его по пятам, а напряжение прошлых часов, казалось, окрыляло их.
Гунольд даже не пытался петлять или прятаться в темном уголке монастыря. Он изо всех сил несся по главной дороге, которая вела к главным воротам Санкт-Аунария. На открытой местности он легко оторвется от преследователей. Тяжеловооруженные франки на открытой местности были такими же малоподвижными, как киты, выброшенные на берег. Уже сейчас одетый в легкую одежду монаха Гунольд имел существенное преимущество перед с трудом бежавшими за ним воинами.
Какое облегчение испытал Гунольд, увидев, что ворота открыты, и как же он испугался, обнаружив, что его там уже ждут. Этот единственный человек охранял вход в монастырь. И он стоял на коленях перед изувеченным трупом.