Пронизывающий ветер гнал по небу черно-серые, похожие на хвосты тучи, прижимал к земле вереск; край неба хлестали бесшумные длинные молнии, и Пустошь то на миг освещалась их яростным взблеском, то в снова падала в темноту.
При очередной вспышке Хель увидала, что стена — вот она, рядом, и удивилась, что живет еще и успеет дойти вот до того камня, который лежит здесь, быть может, с незапамятных времен. И с незапамятных времен и вереск, и ветер, и черно-серые облака. Они были, когда ее еще не было на этой земле и когда снова не будет. Будет темнота. То есть даже темноты не будет. Ничего. С облегченным вздохом она опустится на землю и растворится в ней. Исчезнет боль, высохнет на вереске кровавый след.
Может быть, ей еще позволят дойти до камня и присесть на нем, вдохнув холодный колючий воздух, и при вспышке молнии раз увидеть Пустошь — последнее, что ей даровано на этой земле перед небытием.
Странно, что они так медлят.
Если один из болтов пройдет мимо, на стене останется след, еще один шрам, отметина, — неужто единственный след ее на земле? Кровавая роса и царапина на камне, и больше ничего?.. Никогда?.. Нет, тогда пусть уж сразу. В вереск лицом. Это совсем не больно.
Хель резко повернулась, вскидывая голову. И в блеске молний открылись ей Пустошь и черный полукруг Стрелков с наведенными арбалетами.
Качнулась земля.
Хель упала навзничь, раскинув руки, как падали до нее тысячи мертвых детей этой горестной земли. Тихо сломался под пальцами сухой стебель вереска…
Ее нашли утром. Она лежала почти у самой стены, лицом к небу, и в широко открытых глазах плыли облака.