— Терпѣть не могу ѣздить въ извозчичьихъ каретахъ! Нечего сказать, хорошо распорядились опекуны. Это, вѣрно, Ракитинъ? сказала съ досадой Серафима Павловна.
— Конечно, Ракитинъ, — сказала Вѣра, — кто же, какъ не онъ. Онъ запѣвала! Всему дѣлу начало!
— Вѣра! воскликнула Глаша съ укоромъ.
— Что ты? Тебѣ что? отвѣчала Вѣра холодно и съ пренебреженіемъ.
Дѣло было въ томъ, что Серафима Павловна собственнымъ умомъ рѣшила, что она ограблена, и винила во всемъ Ракитина, ставя ему въ вину скорую продажу имѣній. Это негодованіе раздѣляла вполнѣ Вѣра и отчасти Глаша, которая и высказала свои подозрѣнія Танѣ, пріѣзжавшей всякій мѣсяцъ на два-три дня. Таня, очень любимая всѣми, имѣла большое вліяніе на Глашу и жарко съ ней спорила: она сказала, что всѣ бумаги, счеты, векселя хранятся у ея отца до совершеннолѣтія Сережи, и что Ракитинъ, купившій Знаменское, заплатилъ за него дороже, чѣмъ другіе покупатели. Глаша, по свойству своихъ практическихъ способностей, была недовѣрчива и подозрительна. Подозрительность — черта несимпатичная и въ старости, противна въ молодости, часто это признакъ низменной натуры. Таня старалась уничтожить подозрительность Глаши. Желаніе Глаши было найти вездѣ дурную сторону, а у Тани, напротивъ: она во всякомъ человѣкѣ, какъ истинная христіанка, искала хорошую сторону. Споры и даже порою ссоры вспыхивали у нихъ по этому поводу. Такъ и объ Ракитиныхъ. Таня дала Глашѣ честное слово, что сама, своими ушами, слышала, какъ Ракитинъ сказалъ отцу ея:
— Если откупщикъ Енохинъ дастъ за Знаменское 100 тысячъ, то я дамъ 150, потому что считаю, что имѣніе этого стоитъ и притомъ оно межа съ межою сходится съ моимъ, слѣдственно стоитъ для меня дороже. Имѣть такого близкаго сосѣда, какъ Енохинъ, не есть пріятность. Знаменское я покупаю на имя Сони, которая его ужасно любитъ.
Отецъ Димитрій самъ сказалъ Глашѣ, вѣроятно, узнавъ кое-что отъ дочери, что если бы Знаменское допустили до продажи съ молотка, то и ста тысячъ за него бы не выручили, что на симбирскомъ имѣніи Ракитинъ не имѣлъ ни копейки выгоды и перепродалъ его за ту же цѣну.
— Зачѣмъ же онъ покупалъ наше имѣніе, — спросила Глаша, — если оно было ему не нужно?
— Затѣмъ, что онъ былъ назначенъ опекуномъ и не хотѣлъ вашего разоренія, не хотѣлъ, чтобы все продавали съ молотка за безцѣнокъ. Онъ купилъ, и такъ какъ оно было ему не нужно, то пріискалъ покупщика и перепродалъ.
— Великодушіе! сказала Глаша, не вполнѣ вѣря и полунасмѣшливо.
— Рѣдкое, — отвѣтилъ отецъ Димитрій серіозно, — и рѣдкая привязанность и уваженіе у Ракитиныхъ къ вашимъ родителямъ. Неблагодарность, Глафира Антоновна, одинъ изъ самыхъ гнусныхъ пороковъ и большой грѣхъ передъ Господомъ.