– Меня зовут Карен.
– А меня – Ви.
– Меня – Фрэн. А это Дэниэл. – Он достал из-за уха сигарету. – У тебя в сумочке зажигалки не найдется, детка? Пойду на улицу. Люблю покурить на воздухе.
– Да, понимаю. – Карен полезла в сумочку, но вдруг ее осенило. – Вот что, и я с вами. Там, за пабом, скамейка. Дождя ведь нет?
– Вроде бы нет.
– А как же я? – встряла Ви. И застыла, разинув рот от обиды.
– Я и тебя, конечно, имела в виду.
– Конечно, – поддакнул отец и шепнул мне: – Ты ведь не заскучаешь, Дэнище?
Так я и думал.
– А можно и мне с вами?
– Еще не хватало, чтобы мы втроем на тебя дымили! Видишь, что с твоим дедушкой стало. Это очень вредно. – Карен и Ви, едва с ним знакомые, услышали в его словах отеческую заботу, но Фрэн Хардести всегда искал случая от меня отделаться. – Эй, вот что… – Он подошел ко мне, выудил из кармана горсть мелочи, высыпал на стол, пересчитал. – Вот тебе три фунта. Посмотрим, сумеешь ли к нашему приходу заработать пятьдесят.
– Как?
– Сейчас объясню. – Он кивком указал на дверь. Карен и Ви схватили сумочки.
– А если Кью-Си появится? – Я нехотя сгреб монеты в ладонь. – Я ведь его даже не узнаю.
– А кто это? – спросила у отца Ви.
– Да так, приятель мой.
– Холостой?
– Ви! Ради бога, не позорься! – Карен шлепнула ее по руке. – Не обращайте на нее внимания.
– Да, холост. Да только, – отец усмехнулся, – Ноэлю Эдмондсу он в подметки не годится.
– Ха-ха! А кто годится? – вздохнула Ви. – Немногие.
Я поплелся за ними через паб в зал, где мы уже были, теперь там стало шумно и людно. Отец подтащил к игровому автомату табурет, усадил меня.
– Вы, девочки, идите, – бросил он через плечо, – а я догоню.
И девушки ушли.
Когда они были уже далеко, отец стиснул мое плечо.
– Ну, сынок, бросай деньги. – Автомат, когда я опустил в его нутро монетку, засветился ярче, замурлыкал веселей. Но я, как ни старался, не мог пробудить в себе ни капли интереса к игре. – Если кто-нибудь подойдет и скажет, что играть тебе нельзя, сбегай за мной, хорошо? Я минут через пять буду.
– Но, папа…
– Понял, понял. Кью-Си. Не волнуйся. – Он вытянул шею, пытаясь охватить взглядом автостоянку. – Если увидишь парня в ярко-красных кроссовках и футболке с капюшоном – это он. Скажешь, что ты мой сын, и он все поймет. Покажешь, где меня искать.
– Когда мы поедем? – спросил я.
– Скоро, обещаю. Дождемся его, и в путь. – И он попятился, тыча в меня пальцем, будто целясь из пистолета. – Сорви банк, парень!
Я играл, пока в глазах не зарябило от нарисованных вишенок, а запасы мелочи не истощились. Ни разу не звякнула для меня монетка. С каждым проигрышем я все сильнее желал, чтобы вошел незнакомец в красных кроссовках и футболке с капюшоном. Я молился, чтобы Кью-Си, кто бы он ни был, доставил нас поскорей в Лидс и я бы успел позвонить маме из “Метрополя” – не ради меня одного, ради папы. Ведь если мы к вечеру не успеем в “Метрополь”, то нам запретят видеться. Последняя нить между нами оборвется, и нам уже не оправиться от удара. Теперь, если я произнесу имя Фрэн Хардести, будет задета мамина родительская гордость. Мама незаметно для себя переменится: станет настороженной, ревнивой, обидчивой. Иначе и быть не может. В свои двенадцать понять это мне было проще, чем разобраться в устройстве игрового автомата.