Азитт всхрапнул. Рядом упал человек с окровавленным лицом. Его верещание потонуло в общем гомоне.
Черный, как ночь, жеребец перемахнул стену. Я знал, что никогда больше не увижу их.
Я не оглянулся.
24…СО МНОЙ КОГДА-ТО УМЕРЛА…
Солнце клонилось к закату. Была надежда, что наступающие сумерки станут нам союзником.
Я гнал во весь опор. Хныкающий герцог болтался в седле, так и норовя выпасть. Я поддерживал его, но у меня и без него проблем хватало. Сказывались раны. Я терял кровь. В глазах темнело от боли. Надвигающаяся слабость предпринимала все более успешные попытки смахнуть меня с седла на грешную землю. Но ненависть и долг могут творить чудеса. Сжав зубы, я продолжал борьбу, потому что было, ради кого бороться. Я ненавидел его. Я презирал его. Я безмолвно его проклинал. Но он был сыном моего хозяина и господина. Я был обязан служить ему всю жизнь и, если потребуется, за него умереть.
Безумная гонка продолжалась.
Но я не был рыцарем в сверкающих доспехах. Я был всего лишь тощим мальчишкой-конюхом. Ударив в спину, наконечник стрелы вышел из груди. Я ощутил трепет смерти у самого сердца. Я жив? Как я мог быть еще жив? Вскрикнув, я вывалился из седла. Маленький индюк пронзительно взвизгнул. Удара о землю я уже не почувствовал.
Мой труп растерзали лисы, а кости обглодали волки. Ветер выбелил их. Дождь оплакал их. Земля забрала к себе то, что осталось.
Голова юного герцога, насажанная на кол, еще долго отпугивала птиц от городских ворот.
25…ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ, ЧТО СЛЫШЕН РАЗ…
Я выскребаю из хлеба мякиш и, послюнявив, принимаюсь лепить из него фигурку. Мать не устает ругать меня за это, но стоит ей отвернуться, и художественная самодеятельность продолжается. Готово уже два произведения искусства.
Скрип двери. Я в ужасе. Входит отец. Успеваю откусить петушку голову, но на большее времени уже не остается. Старательно жую. Отец подходит и тоже садится за стол. Долго смотрит на фигурки из хлеба. Символы. Животные, встречающие весну и рассвет. Улыбаясь, он берет лошадку и начинает с хвоста.
За спиной доносится недовольное бормотание матери. Но я знаю, что это ничем мне не грозит. Я единственный — и очень поздний — ребенок в семье. Поворчит и перестанет. Доев петушка, перебираюсь к отцу на колени.
— Но! Но!
Окружающий мир подпрыгивает. Смеясь, я воображаю себя бесстрашным рыцарем в сверкающих доспехах. За мной погоня! Орда разбойников с большой дороги! Выхватываю меч из ножен, секунда — и вот уже груда окровавленных тел украшает и без того живописный пейзаж. Победа? Но нет, из-за поворота вырывается еще одна толпа смертников, и их в два раза больше! Эгей!