Марку подумалось: если представить, что это был бы не розыгрыш, то, вернувшись к своим, они показали бы газету из будущего, где нет Советского Союза, Россия строит капитализм, а Германия — ведущая страна Европы. Газету, конечно, признают фальшивкой и сфабрикованной провокацией, а доставивших её на фронт — расстреляют. Для них было бы лучше — выбросить её.
Когда вошёл, не звякнув калиткой, во двор, сторожевая Фланка брезгливо обнюхала пакет и вернулась в будку, не виляя хвостом. Дом был пуст. Увидев себя в зеркале, подумал: смотрюсь грустным смайликом. На столе свёртки кардиограмм, сборник Евтушенко с автографом автора на обложке и открытый фотоальбом. На знакомом с раннего детства военном фото — лётчицы сорок шестого женского полка ночных бомбардировщиков в строю на вручении гвардейского знамени. Вот юная красавица гвардии лейтенант Мирослава, его прабабушка. Рядом её штурман Глафира, умершая в госпитале от тяжёлых ран. По мобильнику сообщили, что старушку увезла скорая, а она интересовалась: «За мной прилетели? Салфет Вашей милости!»
Правнук вышел во двор. Почему-то вспомнились слова священника на открытии фестиваля: воительница Орлеанская дева сожжена на костре и причислена к лику святых, а эти девчонки — добровольные воительницы, летавшие без парашютов, с одним ТТ, на учебных фанернотканевых тихоходах, мгновенно вспыхивающих от искры и сгоравших так, что имена определяли по орденам, — разве они не святы?
С незримого края небес со стороны палящего солнца долго падала, не находя подходящего места на Земле, пока не распласталась под когтистыми лапами Фланки, внезапно пожухшая, как музейный раритет, либеральная «Новая газета» с едва различимой датой недельной давности. Мелкие облака разбрелись по небу-пастбищу, но вот, подчиняясь неведомой воле, сбились в плотное стадо, затмившее солнце. Хрупок мир под тонкой защитной прослойкой атмосферы, высотой от облака до тени оного на Земле.