Не отклоняясь от курса, Горький дотолкал тележку до отдела с алкоголем и принялся её загружать. Ценник для каждого товара был разделён на две части: первая — для владельцев карточек корпорации, вторая, в два раза больше — для остальных.
Купив в общей сложности четырнадцать литров крепкого алкоголя, Горький вызвал такси и поехал домой. Пошёл отсчёт первого дня без игры.
* * *
У двери ждал отец Ксении. Инженер больше не выглядел примерным служащим. Сальные волосы на голове сбились в кучу, носы грязных ботинок выглядывали из-под спортивных штанов, пальто было одето поверх майки-алкоголички. Он смотрел на хантера, будто потерявшийся на улице щенок.
— Она снова в игре? — спросил Горький, открывая дверь.
— Нет, но всё стало гораздо хуже! Она будто сошла с ума! Осыпает нас матами и проклятьями, а через секунду валяется в ногах, умаляя отдать браслет. Ещё через минуту она бежит на кухню и хватается за нож. Я в жизни не поверил бы, что когда-нибудь услышу слова угроз от собственной дочери!
— Это обычная реакция на отказ от игры.
Горький занёс пакеты в квартиру, отец Ксении двинулся следом, но хантер развернулся и перекрыл собой проход.
— Позвольте мне войти, Михаил! Вы должны сказать мне, что делать!
— Ничего я тебе не должен. Я предупреждал, что вытащить человека из игры — это лишь пол дела. Теперь твоя задача — создать ей условия любви и гармонии. Мир на Таре — рай по сравнению с Землей. Она напугана. Она боится, что больше никогда не испытает радости бытия там. Как наркоманы боятся отказаться от ширки и смирится с тем, что больше никогда не полетают.
— Но, что мне нужно делать? Как мне помочь ей?!
— Я вытаскиваю людей из игры, а что с ними происходит дальше — не моя забота, — Горький захлопнул дверь. — Сходи в центр помощи игрозависимым… если их ещё не все прикрыли.
Отец Ксении ещё несколько раз постучал в дверь и позвонил на телефон, но Горький уже открыл первую бутылку и налил. Он лучше других знал, как паршиво чувствует себя человек без игры.
* * *
К окончанию второго дня вне игры вычищенная ранее кухня стала похожа на притон. Полупустые бутылки стояли на столе, полу и подоконнике. Трёхэтажной стопкой на плите лежали коробки из-под пиццы, под потолком плотной завесой висел табачный дым.
Горький сидел на стуле, будто птица на жёрдочке — прижав колени к груди и обхватив их руками. Лицо опухло, а на щеках отросла щетина. Пьяные глаза был обращены к встроенному в стену экрану, но смотрели сквозь него. В пустоту.
С интервалом час-полтора на столе вибрировал телефон. Горький смотрел на номер и нажимал кнопку «игнорировать». Последний раз он разговаривал с отцом Ксении три часа назад. Или это было прошлым вечером? Горький плохо помнил тот разговор. Среди шума бьющейся посуды и грохота падающих предметов он слышал вопли девчонки и её родителей. Он слышал, но не слушал и продолжал твердить в трубку, словно мантру, что реабилитацией он не занимается. В какой-то момент мужской голос стал отчётливее остальных, хлопнула дверь. Кажется мужчина вышел на лестничную площадку. Он всхлипывал, подбирая носом сопли и молил о помощи. Горький был уже достаточно пьян, чтобы послать его в задницу и повесить трубку.