Ей хватило всего несколько десятков секунд, чтобы полностью просканировать данного пациента. Она переняла эту практику у академика Щелокова, который как-то просто перестал переключаться с работы на повседневность и всех людей, где бы он их ни встречал, стал видеть пациентами, ставить им диагнозы и тут же мысленно лечить.
«Так, — думала Елена Николаевна. — Не исключаю риск рака предстательной железы, судя по пивному животу и красному небритому лицу. Что еще? Ну, микроинфаркты, артрит коленных суставов, диабет, проблемы с печенью и почками. А ведь он мой ровесник почти. В одно время ходили в школу, наверное. Могли даже где-то пересекаться в детстве. Представляю, если бы вот это чудо весом в центнер сейчас ждало меня дома, требуя котлет и жареной картошки под пиво. Фу… Ужас! Такой ведь и ударить может!».
Вновь, по привычке, она разгладила шрам на лице. В памяти всплыла сцена ссоры матери с отцом, которая неожиданно переросла в избиение на глазах у дочери. Дочь попыталась защитить мать, но отец без всякого труда оттолкнул прямо на зеркало её хрупкое тельце.
Именно тогда произошел, пожалуй, первый случай аналитических предсказаний. Сидя дома за взятым в библиотеке вторым томом трудов академика Щелокова, она вдруг отложила книгу. Встала из-за стола и нашла в ящике медицинскую карту отца из поликлиники. Просмотрела ее в очередной раз, прошла в зал, где отец смотрел футбол и четко, как диктор произнесла:
— Папа, больше ты не обидишь меня и маму. Ты сегодня умрешь от инфаркта.
И вернулась к себе. Отец чуть не подавился кусочком вяленой рыбы. Он медленно встал, допил пиво на дне стакана, вытер ладонью пену с рыжих усов, вытащил ремень из заляпанных грязью брюк и, войдя в комнату к дочери, так ее выпорол, что она еще сорок дней не могла нормально сидеть.
Глубокие ссадины с оголившимися нервными окончаниями саднили и кровоточили, как сочится весной береза, если в ней сделать надруб топором. Но прошло сорок дней, и юная Елена Николаевна спокойно сидела за столом, поминая покойного отца холодцом вместе с мамой, бабушкой и соседями.
С тех пор в глубине ее души стали утверждаться два врача. Первый — это талантливый, тонко чувствующий врач, всегда готовый дать точный диагноз и назначить правильное лечение.
Второй же врач был следствием надломленной психики ввиду неспокойного детства, фундаментом которого стали непререкаемая правота, неумение прощать обиды и оскорбления, коих на своем веку Елена слышала немало.
Друзей у Елены практически не было, да и с теми, кто был, она быстро поссорилась. Единственным авторитетом, с которым она тоже умудрялась спорить, оставался академик Щелоков, с юности заменявший ей буяна-отца.