— Да разве только у Толика? — запротестовала одна из женщин. — Все потихоньку таскали на двор.
— Отец, а что ты так уцепился за наше село? В городе ведь ловчее. Там тебе и водопровод, и электричество. Чего ты нас никак в покое не оставишь? Дал бы уже дожить спокойно.
— Мой дед служил в усадьбе еще до революции и был расстрелян по ложному обвинению. Как рассказывал отец, приговор привела в исполнение местная защитница революции.
— Знаем мы эту защитницу, — с отвращением сказал Валет. — Она моего отца отправила стланик заготавливать в вечную мерзлоту.
— Это ты о ком, старый? — спросила женщина, сидевшая рядом.
— Как о ком? Что, забыли мать Толика?
Небольшая стая ворон слетела со скелета обгоревшей сосны, и переместились на ржавый купол.
— Да, лютая была баба, а смерть видимо, еще лютее.
— А кто ж знает, какая у нее была смерть? — промычал под нос Валет. — В тридцать восьмом году с концами баба пропала. Может в Москву на повышение уехала, да там и осталась?
— Что, и мужу ничего не сказав? И сына бросив? Нет. Много знала, видимо.
— Времена революционной романтики прошли, а в эпоху бюрократического строительства социализма такие люди все равно бы не вписались. Тесно. Скучно. Противно.
— Так что, получается, Вы наш, местный? — спросил комбайнер отца Михаила.
— Мой дед родился и служил здесь, но сам я москвич.
Тут до людей донеслись крики:
— Беда! Отец, Михаил, не уезжайте, прошу вас! Муж помер. Отпеть ведь нужно, а кроме Вас — некому, — прокричала Люба на одной ноте.
Все, встрепенувшись, повернули головы, и увидели запыхавшуюся односельчанку.
— Как так помер? — ошалело проговорил Валет. — Я ведь только что с ним разговаривал…
Когда народ разошелся по домам, и стало тихо даже по деревенским меркам, отец Михаил, промочив горло водой, оставшейся на дне кружки после Ивана Громыко, неспеша перекрестился и подошел к еще пахнувшему краской стенду, надел очки с перевязанной дужкой, и стал бегло читать историю храма.
— Господи, дай сил.
— Что это Вы там бормочите?
— А, Сеня. Спасибо, что стенд вкопал. Благое дело сделал.
— Сегодня еще покойник на мою шею свалился. Теперь копай яму по жаре. Не мог подождать до октября!
— На все воля Божья. Каждый служит на своем месте.
— Что, и могилы копая?
— Кто-то же их должен копать.
— Вот как сестру первую закопал, так и остановиться не могу. Почему ваш Бог сироту не спас из петли?
— Она сделала выбор, Семен. Бог настолько уважает нашу свободу, что у человека есть выбор — он может сказать Богу «нет». Насильно в рай не затащишь. Поищи дома или в библиотеке «Братьев Карамазовых», и прочти главу «Великий инквизитор».