Волшебная и божественная моя Лида! Это очень эгоистичное письмо: я сшил его из нытья и скулежа. Что я вообще хочу сказать? Требовать, чтобы ты не уезжала в Израиль? Это же смешно. Наверное, хотел сказать, что я очень слабый человек. Я тебя жду, Лидочка, очень жду, — но, кажется, не смогу прождать вечность. И чего тогда стоит моя смешная любовь?..
I don’t care if you don’t want me!
I’m yours, right noooow!
— Джей Хоукинс продолжал орать.
Шелобей решительно был опустошён и не имел сил даже покраснеть: он прятал свой взгляд в дочитанный листок. Понимая остроконечность ситуации, я оглядел присутствующих в кухне: все они смотрели как-то мимо Шелобея и не знали, куда девать руки. Целующиеся оторвали губы и с дрожью глядели друг другу строго в глаза. Даже сосиски, всплывшие в кастрюльке, как-то сердобольно обходили взглядом затравленного Шелобея.
После оглушительно пустых десяти секунд, Шелобей длинно посмотрел на меня — и увидел в моих глазах сочувственную пелену.
Лида ушла ещё в самом начале письма.
— Извините, — сказал Шелобей и протиснулся вон, на ходу разрывая письмо в клочья.
Молчание длилось.
Из комнаты с колонками захрипел Том Уэйтс.
Странноликий отделился ото всех и подошёл к плите. Он переставил кастрюльку — показался синий языческий огонёк. Странноликий наклонился и прикурил: в носы ударило табаком.
— Они типа репетировали что-то, да? — спросил он.
Я протолкнулся — («Да, да!») — и стал разыскивать Шелобея (его, разумеется, не было). Я вернулся в коридор и стал искать свои ботинки.
— Если хотите, можете на ночь остаться. Есть спальники.
Я скользнул взглядом вверх и понял: это Эд.
— Да нет, спасибо, — отвечал я. — Мы как-нибудь… Наверное…
— Ну как знаешь. Если что — возвращайтесь. — Он тепло пожал мне руку и покивал.
Выйдя в этот засморканный подъезд, я сразу пошёл на лестничную площадку. Шелобей сидел на ступеньке двумя этажами ниже и бессмысленно смотрел на облупившуюся краску. Я подсел.
— Не надо меня утешать, — сказал он очень спокойно.
— Я не собирался.
Молчание продолжалась. Не то лампочка, не то трубы — что-то ровно и светло гудело: казалось, что мы в китовой пасти.
Ловким движением Шелобей выудил сигарету прямо из кармана (странный навык), она надломилась пополам и бестолково заторчала табаком. Шелобей пустил её между перил. Сигарета упала неслышно.
— Иди назад, а? — сказал он.
— Да мне и тут нравится.
Я посмотрел на Шелобея: волосы у него были засалены, а на виске вздрагивала беспокойная вена. Он был похоронного цвета.
— Нет никакого мира, Елисей, — сказал он, — это всё обман.