Да уж, не сказать, чтоб очень хорошо жили мелкие дворяне-помещики на северных русских землях. Всяко жили. Иной раз — как-то перебедовывали, а частенько же впадали в полное разорение. Вот, как и отец Никиты, Петр Иванович Бутурлин, скончавшийся от лихоманки три лета назад. Матушка — царствие ей небесное — преставилась еще раньше, тоже от какой-то болезни. Вот и остался Никита один… Подзаработал на лоцманской службе деньжат, женился… Да опять — мор! А что — порт рядом, купцов полно — заразу разносят! Померла молодая женушка, да и сам Никита Петрович едва не отправился на тот свет… лишь каким-то чудом оправился, выжил, все хотел добраться на соседний Больше-Шугозерский погост, сделать подношение храму. Так бы и сделал, да вот только подносить-то пока было нечего.
— Так… я в доме гляну, а вы — по амбарам, — отдав распоряжение дворовым, молодой человек поднялся по высокому крыльцу в хоромы… Ну, это уж так называлось — хоромы, по-старинному, а лучше сказать — просто большой несуразно построенный дом. Горница вполне просторная, с печью, опочивальня, светлица, сени… В сенях, у распахнутого оконца, сидели на лавке девушки в сарафанах — пряли шерсть. Девы эти, холопки, так и звались — сенные. Аж целых три штуки! Марфа, Фекла и Серафима. Все молодки — на выданье. Мастерицы — жалко на сторону отдавать… на своих парнях и женить, ага, так и сладить.
При виде вошедшего в сени барина девчонки поспешно встали и поклонились:
— Здрав будь, кормилец.
Кормилец, язви их… Кто б самого покормил!
— И вы будьте здравы, девы. Шерсти хватает пока?
— Да покуда хватает.
— Ну, трудитесь…
Прошел Бутурлин в горницу. Поклонились сенные девушки ему в спину. Меж собою переглянулись, зашептались. Красив был молодой господин, осанист — тут уж не отнять. Красив, да беден — кому и то знать, как не холопам? Приживешь от такого дите — и что? Так и голодовать дальше.
В горнице Никита Петрович уселся в резное шведское полукресло (еще батюшкино) и задумчиво осмотрел помещение. Сквозь раскрытое окно доносились птичьи трели: в кустах, возле росших у самого дома берез, пели жаворонки, из лесу им вторила кукушка. Гулко так куковала — ку-ку, ку-ку… По двору важно бродили куры. Не так уж и много их и осталось — всего-то дюжина, да пара петухов.
Петух! Может, его и обменять на водку-то? Выглянув в окно, Бутурлин задумчиво потеребил бородку. Обменять-то, наверное, можно… А вот как потом без петуха? И курям, и… В голодный-то год всяко на суп сгодится! Не-ет, без петуха никак. Тогда что?
Рассеянный взгляд помещика упал на шахматную доску с расставленными фигурами, раскинутую прямо на столе. Шахматы? Не-е! Как время-то коротать долгими зимними вечерами? Не все же шпагой махать да учить дворовых азам гишпаньского фехтования — дестрезе, припоминая приемы, описанные мэтрами вроде Каррансы или Жерара Тибо. Все эти круги, меры пропорции, стойки… Вообще, конечно, полезная вещь! Очень. Правда, больше в дуэлях, нежели на войне… Там не до кругов уж точно… Хотя — как сказать! Любой бой в конце концов распадается на ряд конкретных схваток. Вот тут-то дестреза — в самый раз! Удары, уколы, стойки…