– Огонь! Огонь! – начал выкрикивать запоздалый приказ особист, отпрыгивая в стороны. – Филипенко! Достань мне его!
Да куда там… Видимо, именно в этой диверсионной группе был настоящий матерый волчище с отменной подготовкой. Стреляя из двух пистолетов, он за какие-то несколько секунд положил и того самого Филипенко, сержанта с ППШ, и ранил двух его бойцов. А после этого, бросив в сторону особиста пару гранат, исчез за деревьями.
– Филипенко! Филипенко! – кричал политрук, выглядывая из-за дерева.
А что Филипенко? Вон он, скрючившись, лежал на траве, получив в живот две или три пули. А рядом с ним корчились и двое его товарищей.
Именно в этот момент я ясно и твердо осознал, что нам нужно уходить и отсюда. Этот случай живо показал, что эта группа с госпиталем уже обречена. Жить ей осталось, скорее всего, несколько дней, не больше.
– Надо валить, – ошарашенно шептал я, пробираясь к госпиталю, где оставил своих. – И как можно скорее…
Уже возле медицинской палатки меня перехватил давнишний хирург и, пыхтя свернутой козьей ножкой, завел в палатку.
– Где же вы пропадаете, молодой человек? Товарищ комиссар уже весь извелся, вас дожидаясь, – говорил он со мной как со взрослым, и я, как ни всматривался в его глаза, так и не заметил ни единого намека на насмешку. – Давайте проходите…
Внутри меня действительно ожидал Фомин, перевязанный бинтами, немного бледный, но совершенно умиротворенный. Видимо, боли оставили его.
– Ну снова здравствуй, Дмитрий. Мне сказали, что своей удачной операцией я обязан, прежде всего, твоему умению… – он с трудом улыбнулся, правда улыбка выглядела очень бледной. – Доктор, я прошу вас оставить нас, – он осторожно повернул голову в сторону хирурга. – Пожалуйста… Нам нужно кое о чем поговорить… Слушай, Дима.
Я встал рядом с его лежанкой и с любопытством посмотрел на него.
– А ты у нас, оказывается, не только пророк, но и целитель, – комиссар улыбнулся, однако глаза его, как мне показалось, были совершенно серьезными. – Дима, послушай меня. Ты очень нужен стране, людям… – он попытался привстать, но тут же снова улегся. – Я ведь, правда, до самого последнего момента не верил тебе. Мне казалось, ты просто сумасшедший ребенок, которому чудятся картинки… Но я видел, что произошло вчера, – было видно, как тяжело ему давалась эта речь: капельки пота бежали по лбу комиссара. – Это совершенно другая война! – его рука вдруг вцепилась в мою руку, словно клещи. – Я видел глаза немцев, которые попали к нам в плен. Я слушал их… Дима, они не считают нас людьми. Ты понимаешь? – для него это было самым настоящим откровением. – Мы для них не рабочие, крестьяне, учителя. Мы для них русские «иваны», недочеловеки, которые недостойны существовать… Ты слышишь меня? Они самые настоящие сумасшедшие! Езжай в Москву, в Кремль! Ты должен добраться до товарища Сталина! Дима, слышишь меня? Расскажи ему все, что рассказал мне!