Голос ее что-то вырывает из Аниного сердца, Аня плачет, ей хочется спать, и ветки колышутся всё сильнее, царапают спину.
Надо спрятаться под лавку, думает Аня, но под лавкой темно, холодная скользкая трава забирается под кожу, как насекомое.
Аня вспоминает про баню. Заходит внутрь. Там сыро, мухи жужжат в темноте.
Слышно, как мама повторяет: ненавижу, ненавижу, ненавижу, отец то появляется, то уходит, то большой, то маленький, Аня просит его: “Возьми меня на ручки, мне холодно”.
Он берет, несет в сад, мутно-серый. Как много пыли, думает Аня, как много пыли. Пыль лежит на деревьях, вишни блестят через пыль, как варенье через голубую плесень.
– Это не пыль, это снег, – отец опускает Аню на землю. Ноги у Ани голые, снег холодный.
– Возьми на ручки.
– Сколько же ягод.
Мама в белом платке поднимает с земли яблоки, засыпанные снегом, словно сахаром, дает Ане, но Аня отворачивается, плачет.
– Надо, надо, глотай.
Заталкивает яблоко в рот, Аня выплевывает, и мама снова засовывает ей в рот ягодную гниль, и она глотает.
Вокруг мамы мухи, садятся на платок, отец сгоняет их в сторону, они жужжат серым роем, и сквозь них, как через туман, желтым глазом смотрит на Аню птица, а еще дальше Аня видит яблоню всю в золотых яблоках.
– Молодильные.
Аня тянет руку, ей кажется, что она может сорвать яблоко вот так, не касаясь, но птица, словно чувствуя сигнал, срывается с ветки, летит на Аню желтым страшным глазом и разбивается яблоком.
И снилось еще что-то длинное, невыносимое, как скрип качелей или весел в уключинах лодки. А потом закончилось. Аня вышла в сад.
Молодой, новый. Аня идет к реке, где должна сидеть мама и чистить рыбу. Чешуйки прозрачные блестят среди травы, как слезы. Вот дорожка к реке, вот помост, но реки нет, только высокая трава, овраг, и ивы, расступившись, смотрят на Аню, и птица с белым клювом катает яблоко, туда-сюда, тук-стук.