Тут же были и часы-медведь с боем.
Знал свою выгоду подьячий Деревнин! От хорошего подарка не отказывался. Опять же, и времечко такое – с деньгами непонятно что деется, надежнее все заработанное в золото да в серебро обращать, а не в кубышку складывать.
– Ну так что там был за человек в рясе и с мешком? – напомнил Деревнин.
Стенька торопливо примостился боком на лавку, схватил перо, ткнул его в оловянную чернильницу с синими чернилами, взял с верха стопки нарезанной под столбцы бумаги два листа, пристроил их с подьяческим щегольством на колене и принялся лепить одну за другой впритык быстрые буковки с жирными росчерками – наловчился!
– А лет ему от роду до тридцати, а росту восьми вершков…
Предполагалось, что о двух аршинах, к которым добавлены те восемь вершков, и так всякий догадается.
Деревнин с любопытством глядел на Стенькин труд.
– Пятно на роже, говоришь?
– На левой щеке, преогромное! Ну, как… как… как перепелиное яичко!
– Гляди ты… А на что смахивало? Или кругловатое?
Стенька задумался.
– Нет, вроде мыши, жопка толстенькая, к головке – поуже.
– И головкой куда?
– Да к носу.
– Так и пиши.
– И про жопку?
– Пиши, пиши! По твоей записи людям его, сучьего сына, искать!
Стенька закончил описание, провел пером по краю чернильницы, сгоняя лишние чернила, и положил на место.
– В этом дельце, Гаврила Михайлович, непонятного много. Дворня толковала, что младенца подземной норой унесли. Ведь ни один пес не взлаял! Так для чего же его обратно инок в мешке доставил? Через ворота? Не проще ль перекинуть через забор было?
– А что там у боярина за тыном? – спросил Деревнин.
– С одной стороны – князя Сицкого двор.
– Ну а коли, не приведи Господи, князь Сицкий руку приложил? Сразу бы и сделалось ясно, чей грех. Либо тот злодей не хотел на Сицкого подозрение наводить… – Подьячий задумался. – Пойдешь, поглядишь, что там еще в соседстве.
– Да что глядеть, коли я знаю, где младенца нашли? Я с той стороны подойду, да все и пойму! – бодро отвечал Стенька, и Деревнина охватило привычное беспокойство: когда подчиненный так решительно рвался в бой, можно было ожидать всяких недоразумений.
– Гляди мне! – на всякий случай одернул он Стеньку.
– Другая закавыка – куда он, блядин сын, подевался, – продолжал Стенька. – Он ведь не через погреб уходил. Кабы через погреб – бочку бы за собой впопыхах не задвинул. А бочка плотненько лаз прикрывала. И сдается мне, уж не в доме ли он прячется? И не тот ли, кто дитя из дому вынес, ему, стервецу, пособляет?
– Всех баб и девок, которые дитя вынести могли, к ответу призвали, такой не осталось, чтобы под твое подозрение подпала.