Другая отличительная черта. Въ горбатовскомъ дѣлѣ не было воздѣйствія начальства. Былъ только нейтралитетъ.
Многіе склонны приписывать воздѣйствію начальства въ нашихъ послѣднихъ неудачахъ слишкомъ большое значеніе. Они разсматриваютъ его какъ нѣчто чуждое, совсѣмъ постороннее, Deus ex machina русской жизни. Между тѣмъ, воздѣйствіе начальства, — это сила бытовая и даже творческая. Она выросла изъ почвы, и корни ея проросли до самой глубины. Будочникъ Мымрецовъ такая же коренная національная фигура, какъ торговецъ Разуваевъ и даже деревенскій мужикъ, дядя Власъ, старикъ сѣдой.
Итакъ, въ Горбатовѣ начальство хранило нейтралитетъ. Правда, это былъ нейтралитетъ благожелательный.
Исправникъ Петръ Предтеченскій заявилъ священнику Алмазову: «Намъ не велѣно вмѣшиваться въ народное движеніе». А дьякону прямо сказалъ: «Мнѣ неудобно присутствовать на молебнѣ».
Послѣ молебна толпа погромщиковъ качала исправника и кричала: ура!
Даже тужурка его запачкалась въ крови.
Воинскій начальникъ еще въ іюлѣ говорилъ: «Жалко, упустили ихъ». Земскій начальникъ Шалимовъ, по словамъ свидѣтелей, говоря о манифестѣ 17 октября, всегда выражался: «Швабода, швабода!»
По показанію свидѣтелей, полиція не принимала никакихъ мѣръ противъ избіенія.
Они говорили: стоило бы одному городовому поднять кулакъ — и всѣ бы разбѣжались.
У исправника были свои счеты съ мѣстной интеллигенціей, особенно съ мелкими людьми, народными учителями, волостными писарями изъ новыхъ, «непьющихъ и образованныхъ», какъ говорили свидѣтели.
Одинъ изъ такихъ писарей 20 октября, тотчасъ же послѣ манифеста, написалъ восторженно въ письмѣ: «Ура, да здравствуетъ свобода! Берегись, Петрушка Балаганчикъ». Балаганчикъ было уличное имя исправника Предтеченскаго. Въ захолустныхъ городахъ люди слывутъ по прозвищамъ, по уличнымъ именамъ. Я зналъ другого исправника, маленькаго и злого. Его уличное имя было: Фунтикъ.
Черезъ два дня восторженнаго писаря чуть не убили на погромѣ. Ему выбили глазъ и вывихнули руку.
Третья особенность. Въ Горбатовѣ не было такъ называемыхъ постороннихъ элементовъ, пріѣзжихъ агитаторовъ, соціалъ-демократической пропаганды, рабочихъ забастовокъ.
— Предлагали эс-деки партійнаго оратора прислать, — разсказывалъ мнѣ одинъ мѣстный человѣкъ довольно откровенно, — да мы отказались. У насъ, признаться, не было яснаго представленія объ этихъ партіяхъ. Богъ съ ними.
Въ Горбатовѣ были коренные, мѣстные, уѣздные люди. Елизвой Серебровскій до погрома ни разу ни выѣзжалъ изъ Горбатова.
Убитый Горбуновъ былъ мѣстный рабочій, канатчикъ.