— Ну да, лучше, чем в городе. Погулять есть где. На Иванова будут киношку строить, а рядом — торговый центр, мне пацаны говорили. У Кольки отец взял этот… подряд на отделку… чего-то там. Думаю тоже к нему податься, руками-то работать хорошо!
— Хорошо! А давай я тебя электрике научу, а? Сейчас самое то! Потом на разряд сдашь, на себя работать будешь. А чего ты ржешь, я серьезно! Думаешь, я эти современные штуки не знаю? Я тебя такому научу — никто не научит! Такие вещи в этой голове, у-у-у!
Худощавый мужичок постучал по шишковатой голове кривым пальцем, больше похожим на тонкую веточку. Парень хохотнул:
— А чо, давайте! Я люблю такое.
Они помолчали, будто подписывая договор. Тихо текла перед ними речка, мягко плескалась, выбираясь на каменистый берег, бережно собирая мелкие камушки и утаскивая с собой на глубину.
— А это… Все спросить хочу. Федор Степаныч-то… У мужиков травмат же был, не боевое. Сильно ударило его?
— Степаныч… — вздохнул мужичок. — Сердце не выдержало. Ему ж прямо в грудь прилетело. Где-то что-то замкнуло, или этот… тромб оторвался. Да и возраст все-таки… Жалко Степаныча. Ох и дед был! Перед смертью все о той сосенке вспоминал.
Вспоминал, как цепляла она из последних сил чужаков, не давая им шагу ступить. Как приняла в мягкие лапы мальчишку. Как не пустила машину в поле, сплетая умирающие ветки под колесами, пока полиция не подоспела…
Мужичок шмыгнул носом, потер глаза не очень чистым рукавом пиджака.
К сидящим на бревне людям подошла худая серая кошка. Парень взял ее под живот и посадил к себе на колени.
— Дядь Леш, а мне вот тогда привиделось, а? Никому ведь не расскажешь — решат, что дурак. А все-таки… Федор Степаныч… он что-то такое тогда сделал? Непонятное, а? — Парень смутился, смешался, натужно хохотнул: — Не, ну ладно, показалось, чо…
Они опять помолчали, только кошка завела громкое мурлыканье.
— Видел, значит, — произнес наконец мужичок. — Не показалось. Знаешь, эта река может умереть… И поле… И лес…