Авдотья попала въ толпу евреевъ и со страхомъ и изумленіемъ смотрѣла на чиновника, сидѣвшаго на соломенной качалкѣ съ высоко задранными ногами и производившаго допросъ. Это былъ огромный мулатъ, съ коричневымъ лицомъ, толстыми оливковыми губами и курчавой шерстью на головѣ, похожей на мелкія черныя смушки. Но онъ говорилъ съ евреями на виленскомъ нарѣчіи, и даже губы его сжимались характерными «литвацкими» ужимками.
— Von wonnen bist du (откуда ты)? — задалъ онъ Авдотьѣ первый обычный вопросъ.
— Я изъ Рассеи! — отвѣтила Авдотья по-русски. Какъ и многіе жители Бѣлоруссіи и Литвы, она понимала еврейскій жаргонъ, но говорить на немъ не умѣла и поневолѣ перешла на свой родной языкъ.
Къ еще большему ея удивленію, мулатъ немедленно перешелъ на славянскій жаргонъ, довольно странный и смѣшанный изъ русинскаго, польскаго и еврейско-русскаго нарѣчій, но совершенно понятный для Авдотьи.
— Иле мѣешь гроши? — спрашивалъ онъ. — Знаемыхъ въ краю, адресы?
Авдотья давала отвѣты, поглядывая на мулата подозрительнымъ взглядомъ. Ей пришло въ голову, что «мурины», мучители грѣшниковъ на томъ свѣтѣ, должно быть, имѣютъ такія же лица и задаютъ новымъ пришельцамъ такіе же вопросы.
Денегъ у ней оставалось всего пять рублей, но Жизка, «американскій человѣкъ», предупредилъ ее о необходимости запастись адресами и даже списалъ для нея три адреса на бумажку.
— Що ты вмеешь робить? — спросилъ чиновникъ.
— Все! — отвѣтила кратко Авдотья. Она невольно подняла и показала ему свои большія руки, покрытыя мозолями и заскорузлыя отъ грубой деревенской работы.
— А здѣсь що робитимешь? — продолжалъ мулатъ.
Авдотья немного подумала, потомъ окончательно рѣшилась.
— Пойду въ прислуги! — сказала она твердо. Она какъ будто давала обязательство заниматься въ Америкѣ именно уборкой и чисткой чужихъ вещей и квартиръ.
Чиновникъ поднялъ Авдотьину бумажку и сталъ смотрѣть адреса. Жизка таки постарался, и сквозь его запутанную русско-польско-англійскую орѳографію явственно проступали реальныя названія улицъ и номера домовъ.
— А то якіе люди? — спросилъ чиновникъ мимоходомъ.
— То паны! — Отвѣтила Авдотья съ убѣжденіемъ.
Жизка хвалился, что его знакомцы въ Америкѣ всѣ хорошіе люди. Истина, однако, требуетъ засвидѣтельствовать, что фамилія одного изъ нихъ была Айзексъ, а другого Броадъ въ сокращеніи изъ Бродскій.
— А взяли бы они тебя? — спросилъ чиновникъ.
— А чому бы они не взяли? — возразила Авдотья немного обиженнымъ тономъ. — Я себѣ, слава Богу, здорова!
Мулатъ немного подумалъ и махнулъ рукой.
Чиновникамъ было предоставлено дискреціонное право пропускать или не пропускать эмигрантовъ, сообразно ихъ внѣшнему виду и связности ихъ отвѣтовъ. Но послѣдняя недѣля отличалась большой придирчивостью, и нѣсколько десятковъ человѣкъ уже были запрятаны въ различныхъ камерахъ и палатахъ острова. Теперь запасъ жестокости истощился. Просьбы мужчинъ и слезы женщинъ успѣли затронуть даже заскорузлые нервы пріемщиковъ, и съ Авдотьи должна была начаться новая, болѣе кроткая недѣля. Чиновникъ соображалъ, что въ Нью-Іоркѣ вѣчный недостатокъ въ прислугѣ; глядя на мозолистыя руки Авдотьи, онъ подумалъ, что, навѣрное, эта суровая и крѣпкая баба не останется безъ работы въ американскомъ Вавилонѣ.