…И действительно, что тебе еще оставалось делать? И ты любила меня днем, и глаза твои сияли, и на лице лежали солнечные блики, а блестящие черные волосы были собраны на затылке в узел и не рассыпались по подушке на убранной постели, а потом широко распахнулась дверь, и мы увидели мальчика — слишком рано он вернулся из школы, — который стоял как пораженный громом, а я смотрел на него, лихорадочно собирая разбросанную на полу одежду… Потом мальчик бросился вон из спальни… Вот он сбежал по лестнице… с грохотом захлопнулась дверь… Я тоже ухожу… «До свидания, Эстер…» После этого я ни разу там не был… Услышал об этом от других — что сказал добряк-доктор перед тем, как подняться на галерею и прыгнуть в вечность… Не сам он прыгнул — обманули, предали, столкнули… И мы уже никогда больше не занимались любовью посреди бела дня… впрочем, и ночью тоже… ни зимой и ни летом, ни весной и ни осенью… никогда с тех пор, как увидели застывшие от ужаса глаза мальчика, с тех пор, как бросился твой муж головой вниз, прямо на цветущие тюльпаны…
— Благодарю, шериф… Привет, Вилли… Мои апартаменты готовы?… Спасибо, спасибо… Кто-то есть в соседней комнате… смотрит на меня через решетку… смотрит, смотрит — как тогда… Выпустите меня отсюда! Эстер, где моя одежда, Эстер?… Что ты уставился на меня, парень?… Слышишь, сейчас же перестань так смотреть!
— Простите, доктор, — сказал Вилли. — Он сейчас уснет. Каждый раз, когда его сюда доставляют, он несет чушь. Не принимайте это на свой счет.
— Хорошо.
Вилли все никак не мог успокоиться.
— Слушай, хочешь, я попрошу Ларсона перевести его в Траусделл?
— Спасибо, не беспокойся об этом, Вилли.
— Ну что ты, док, никакого беспокойства.
— Все в порядке, Вилли.
Вилли ушел. Шеффер захрапел. Гай посмотрел на его морщинистое лицо, которое было тогда, много лет назад, в ту ужасную минуту, молодым и испуганным. Кстати, он больше не думает об этом. У него теперь другие кошмары. Гай повернулся спиной к спящему старику и распечатал письмо, которое передал ему через Вилли доктор Треливен. Он развернул сложенный листок, удивляясь, что бумага голубая. Интересно, подумал он, о чем ему может написать доктор Треливен.
Письмо, однако, было от Мар.
«Дорогой мой Гай!
Когда в последний раз я видела тебя и говорила с тобой — это было давно, кажется, с тех пор прошли годы, — я сказала тебе, что ты, в принципе, можешь снова считать себя свободным человеком. Теперь, однако, ты не в состоянии бороться за свою свободу. Что ты можешь сказать суду после своего же признания? Как честный человек ты не откажешься, конечно, от своих слов, и мистер Мосли тысячу раз прав в своем нежелании привлекать тебя как свидетеля защиты. Однако я не могу позволить тебе расплачиваться одному за преступление, которое было совершено в общем-то по моей вине — это скорее мое преступление, чем твое.