. Бледный, с блестевшим от капель пота лицом, он встал, зачитывая список своих замечаний на обвинение
[1376]. Фомин рассказал, что попал в автомобильную аварию за несколько месяцев до взрыва, получил травмы, что работать ему по этой причине было трудно и он безуспешно просил Министерство энергетики снять с него часть обязанностей по управлению станцией
[1377]. Фомин признал, что одобрил роковую программу испытаний на реакторе № 4, не поставив в известность структуры ядерной безопасности на станции и разработчиков реактора в Москве, и даже не сказал об этом Брюханову. Рассказал, что в ночь аварии прибыл в бункер около 4 часов утра, но тем не менее не знал о масштабах разрушений и тяжелых ранениях его подчиненных
[1378]. Прокурор сказал, что находит уровень неосведомленности главного инженера на тот момент «непостижимым».
На вопрос, кто устроил аварию, Фомин ответил: «Дятлов и Акимов, которые отклонились от программы испытаний»[1379].
Из всех обвиняемых наибольшую решимость отстаивать свою невиновность продемонстрировал заместитель главного инженера Анатолий Дятлов[1380]. Во время заседаний он сидел прямо, напряженный и собранный, ожидая своей очереди, чтобы наброситься с вопросами, поправками, требованиями и просьбами уточнить ссылки на соответствующие документы и директивы. Ему были отлично понятны технические аспекты дела, каждый день он узнавал новые сведения из показаний свидетелей и вел себя боевито и задиристо. Когда один из экспертов задал ему вопрос о пределах реактивности реактора, он ответил: «Это что, экзамен по физике? Я попрошу вас ответить на этот вопрос!»
С самого начала Дятлов утверждал, что операторы ЧАЭС не несут никакой вины за то, что случилось на реакторе № 4, и детально разбирал каждое выдвинутое против него обвинение. Он сказал, что ответственность за аварию лежит на тех, кто не уведомил персонал станции о потенциальной взрывоопасности реактора, и что он лично не отдавал никаких приказаний, которые нарушали бы какие-либо правила[1381]. Несмотря на то что несколько свидетелей утверждали обратное, Дятлов также настаивал на том, что его не было на блочном щите управления, когда Леонид Топтунов позволил мощности реактора упасть почти до нуля перед испытаниями, и что он, Дятлов, не давал приказа поднимать ее и не посылал двух ныне покойных практикантов в реакторный зал вручную опускать стержни управления[1382].
Но вскоре стало понятно, что ни конструкция реактора, ни предшествовавший бедствию ряд аварий и замалчиваний их суд во внимание не примет. Хотя ни у кого из обвиняемых не выбивали признаний под пытками и не выводили на трибуну для осуждения контрреволюционной деятельности, никто не сомневался в исходе процесса: по сути он стал одним из последних судебных шоу в истории Советского Союза