— Хорошо, любопытных я отошлю к тебе.
— Упаси бог! Я не берусь вербовать тебе гарем.
Да, в голосе разочарование. Я невесело усмехнулся:
— Кажется, ты одна из этих любопытствующих.
— Неееет… — она протянула букву «е», засмеялась, — я еще вчера удовлетворила свое любопытство.
Ну, продолжать так глупо. Нужно отучить Эву думать, будто она вправе вмешиваться в мои дела. Я подошел к ней, взял за подбородок и повернул к себе ее голову.
— Погляди-ка мне в глаза.
Сначала она смотрела агрессивно и насмешливо, потом улыбнулась, словно говоря: я тебя немножко подразнила, но все-таки я здесь, с тобой…
Чего еще было ждать от бедняжки, такая уж она есть, и все же продолжать это до бесконечности нельзя… как мне ни жаль ее.
— Один современный, кажется, английский писатель признал аксиомой тот факт, что физическая близость мужчины с женщиной оставляет меньше воспоминаний и значит несравненно меньше, чем если бы они переплыли вместо бурный поток.
На мгновенье она прикрыла глаза, потом спокойно взглянула на меня:
— Ты хочешь этим сказать, что прошлая ночь ничего для тебя не значила, или хочешь предупредить меня о том, что я не имею права вмешиваться в твои дела?
— Ты умная, — с уважением произнес я и ощутил неловкость от точности ее вопросов. Я отпустил ее подбородок.
— И любопытная.
— Ты заслуживаешь откровенности. Да, я хотел предупредить тебя.
Она посмотрела в сторону, подняла брови.
— Жаль, — сказала она. — Сегодня днем я была бы не прочь побыть с тобой.
— Я тоже, но только на тех началах, о которых говорил.
Она подошла к окну, повернувшись ко мне спиной, выглянула на улицу. Я не знал что делать. Сердился и на себя и на нее, на всех. Я гасил в пепельнице третью недокуренную сигарету, тишина раздражала, она росла, давила на затылок, я мечтал, чтобы пришел хоть один больной, которым можно будет заняться, и тогда не придется ждать ответа и чувствовать, что Эва ждет одного лишь слова, одной фразы, которые смягчат сказанное мной раньше. Однако говорить я не собирался, проявить сейчас слабость значит отказаться от того, что сделано: все равно я уже обидел ее, но у нас по крайней мере полная ясность.
— Иди-ка сюда, — вдруг сказала она.
— Зачем?
— Погляди в окно!
Я подошел и выглянул. Перед домом отдыха стояла машина Печи, швейцар складывал в нее чемоданы. Рядом стояли одетые Печи и Эржи, возле них Мольнар, они о чем-то с ним беседовали, потом он протянул руку сначала женщине, потом ее мужу.
Прошло несколько секунд, пока я сообразил, что они уезжают. Я просто не хотел верить. Так абсурдно, так невозможно это было. Я раскрыл окно, хотя на улице было ужасно холодно. Они как раз усаживались в машину. Печи сел за руль.