Мы вошли в кабаре. В зале, залитом голубым светом, представление уже началось. Нас сперва не хотели пускать — на мне не было галстука. N. дал портье двести франков, и тот вытащил из кармана галстук — напрокат. Галстук был в черно-белую полоску и совсем не подходил к бордово-красной трикотажной рубашке с отложным воротником, но это никого не волновало. Портье был озабочен, чтобы галстук на посетителе был, а какой галстук и подходит ли — это уже несущественно. Каждый мог подбирать к галстуку рубашку, сообразуясь со своим собственным вкусом.
А в кабаре, как я уже сказал, шло представление, на сцене играл оркестр и танцевала женщина, на голове у нее был убор из длинных страусиных перьев и из таких же перьев — повязка на бедрах. Это не было танцем в прямом смысле слова, она покачивала бедрами в такт музыке и время от времени поднимала вверх руки. И правильно делала: грудь выдавала ее, лет ей было далеко не двадцать. Будь я женщиной, подумал я, с такой фигурой не отважился бы танцевать без платья.
— Ну, что скажешь?
— Ничего.
— Не узнаешь?
— Нет.
— И все же это она. Возможно, ты не узнаешь ее из-за украшения на голове.
— Возможно. Хотя вернее было бы сказать, я не узнаю ее потому, что на ней ничего нет… Все мои дебреценские знакомые, которых я узнавал бы без платья, насколько мне известно, сейчас дома.
Женщина тем временем закончила танец и махнула нам рукой. В ее жесте и в самом деле было что-то знакомое.
— Так кто это?
— Увидишь, сейчас она подойдет.
Она направилась к нам. Я уже был порядком заинтригован, женщина внезапно остановилась у меня за спиной и положила руку мне на плечо.
— Добрый вечер.
Я поднял на нее глаза. Нет, не правда, не может быть. У меня зарябило в глазах. Невероятно. Такие встречи можно вообразить, только если уж очень разыграется фантазия. Неправда, что я здесь, неправда, что N. позвонил мне и я ужинал с ним. Неправда, неправда, неправда.
Что сразу же вспомнилось мне? Когда-то очень давно дебреценские девушки — поклонницы народного искусства, готовясь к конфирмации, шили себе жилетки на уроках рукоделия, украшали их вышивкой в национальном стиле — тюльпанами, розами — и надевали их в церковь… я вспомнил ее, хотя это и было семнадцать лет назад, я учился тогда в последнем классе гимназии и — что теперь скрывать? — был ужасно влюблен в нее.
Теперь я смотрел на нее как на привидение.
— Но ведь вы… насколько я помню… вышли замуж, за офицера, кажется, еще в сорок четвертом.
— Да вышла, — сказала она.
— Ну и?
— Мы выехали из Венгрии в сорок четвертом. И я не вернулась. Потом мы развелись. У меня был родственник, двоюродный брат — помните? Он здесь жил. Он и привел меня в театр.