Михайлов поднялся на второй этаж. Судя по подсказке старушки, квартира Пряхина находится за дверью номер семь. «Ну что ж, семь так семь», — подумал Михайлов, вставляя длинный железный ключ в замочную скважину пряхинской двери. Ключ легко повернулся. Значит, это его родной замок и квартира это Пряхина.
«Ну что ж, Евгений Степанович, давайте знакомиться», — подумал Михайлов, прикрывая за собою осторожно дверь.
Квартирка однокомнатная, старой планировки. В единственной комнатушке самое необходимое: стол, пара стульев, металлическая кровать, небольшой комод с выдвижными ящиками. На столе «Моби Дик», раскрытая тетрадь в зеленой обложке, возле тетради — несколько наспех неровно оторванных клочков бумаги, ручка. На кухне — посуда, в количестве необходимом для проживания. Порожних бутылок из-под спиртного не было. Довольно-таки странно для малопримечательного кочегара. Обычно они пьют запоем, а здесь порядок и нет запущенности. Непризнанный гений?
Михайлов сел за стол. Клочки бумаги исписаны тем же почерком, что и на обрывке, найденном в кармане трупа. Значит, Михайлов все-таки нашел его. Записи велись, очевидно, где придется: на неровном столике, на коленке, на раскрытой ладони руки. Складывались в кармане. Может быть, даже носились в нем не один день, затем извлекались и аккуратно переписывались в тетрадь.
Дубовицкая вела дневник. Пряхин писал стихи. О Еремееве еще ничего не известно.
Итак, о чем нам поведал скончавшийся гений?
«Он чист и светел.
В горах без дымки
Плывет задумчивая тень.
Рождает солнце легкий ветер
И пробуждает новый день».
Где-то листков пять подобных стихов. С шестого идет неясная расплывчатость.
«Ярко-ярко пламенеет
Даль безумная во мне.
Кто ты, кто меня лелеет
В полуночной тишине?
Я услышал тихий голос.
Вспыхнул в небе и погас
Непонятный смутный образ,
Поразивший все ж мой глаз».
Какая-то ахинея. Последнее четверостишие в тетради говорит о чем-то необычайном, что должно вот-вот свершиться.
В обрывке с места происшествия:
«… сейчас увижу
Твой желанный силуэт
И сольюсь…»
Михайлову трудно давалась рифма, да он и не представлял, что можно добавить в эту нелепицу. Казалось и здесь, как с Еремеевым, ему не повезло. Может, Скудынь что-нибудь добавит?
Михайлов вышел из квартиры Пряхина и спустился во двор.
Осень только начиналась. По старому календарю, впрочем, это еще была и не осень, и хотя деревья уже кое-где начали чернеть и сорить листьями, все еще не верилось, что лето прошло.
Михайлов остановился на автобусной остановке. В ожидании автобуса тут взад-вперед прохаживались особо нетерпеливые. Напротив, женщина с небольшим — лет трех-четырех — ребенком стояла неподвижно, будто прикованная. Можно было только удивляться спокойствию этого ребенка.