Михайлов почувствовал, что обязательно должен встретиться с женой Еремеева. Быть может, в третьем месте найдется ускользающая зацепка, которая свяжет всё воедино и подскажет хоть какое-то направление поиска убийцы.
Михайлов из заоблачных далей вернулся в кабинет.
— Не скажешь, который час? — Обратился он к Скудыню. — Я где-то часы свои засунул.
Скудынь посмотрел на свои часы и сказал:
— Скоро будет четыре.
— Что-то я устал, — потянулся Михайлов. — Надоело всё. Пойду, проветрюсь, — сказал он Скудыню и стал освобождать свой стол от бумаг.
Уже у двери он обернулся и проговорил:
— Если меня будут искать, я поехал к жене Еремеева. Надо кое-что уточнить.
— Думаешь, это спасет тебя? — скептически произнес Скудынь.
— Тогда скажи, я на квартире Пряхина. Это их отвадит. До завтра, — бросил Скудыню Михайлов и вышел.
— Счастливо, — сказал ему напоследок Скудынь.
Жена Еремеева, однако, Михайлова даже на порог не пустила.
— Я уже рассказала всё следователю и добавить мне нечего.
Апломб её был не наигран, и от него Михайлову стало не по себе — он не переваривал подобных персон и мог легко взорваться при столкновении с их чванством. Не мудрено, что Еремеев стонал от такой женщины.
На этот раз Михайлов сдержался.
— Я только хотел узнать, не замечали ли вы случайно у вашего мужа калейдоскоп? Обычный детский калейдоскоп, игрушку?
— Не замечала, — как отрезала женщина.
Тут сзади неё раздался мужской голос:
— Алка, кто там?
— Да так, никто, — попыталась она захлопнуть перед Михайловым дверь, но Михайлов подставил под неё ногу.
— Я еще не закончил. — Она уже начинала раздражать его.
— Да кто там, черт возьми! — вырос вдруг за спиной жены Еремеева жирный, стриженный под ежика боров в белой огромной майке, едва прикрывающей массивное брюшко, и синих спортивных брюках. Увидев Михайлова, он попробовал оттеснить жену Еремеева от двери, чтобы выйти, но она повернулась к нему резко, опалила взглядом и проговорила:
— Товарищ из милиции. Он уже уходит. — Потом она опять посмотрела на Михайлова и сказала:
— Извините, мне добавить нечего.
Михайлов не успел и глазом моргнуть, как перед ним захлопнулась дверь.
Третьей вершины треугольника Еремеев — Дубовицкая — Пряхин не оказалось. Всё нагромождение Михайлова в один момент могло рухнуть. Михайлов понял, что этот тугой запутанный узел становится для него гордиевым.
Ночью ему приснился сон. Он на какой-то огромной шумной старинной ярмарке. На нем красная парчовая рубаха, подпоясанная шелковым крученым опояском с кистями и бахрамой, плисовые черные шаровары из бархата, заправленные в кожаные по-модному морщинистые сапоги. Перед ним танцует какая-то барышня в цветастом сарафане. Он задорно пляшет. Ему весело. Ему радостно. Громко звенят бубенцы, заливается дудка, подзуживает их рожок и гусли. Только и успевают тренькать по струнам ловкие пальцы гусляра. Народ вокруг не натешится, им тоже весело, им тоже невозможно устоять на месте. Вот один взмахнул руками, заухал бодро, другой стал притоптывать тут же, вздымая высоко пыль, третий посвистом зычным вторит звонким струнам неутихающих гуслей.