Но ведь она не будет матери мешать? Она просто спросит… Мурка почему-то забыла, о чем надо спросить. Помнила только, что надо идти… Она ведь – мама… Была. Или все еще – мама?
Почему так трудно выбираться из леса на открытое место? Когда она вышла из лесной тени, по спине будто поползло маленькое ледяное животное – жуть. Наверное, правда наблюдают? Там камеры вон везде… И с церкви эта дорожка из леса – как на ладони. Страшный какой серый забор. И кукольные домики за ним… Почему вообще вся эта местность кажется такой противной? Ведь это всего лишь – две дороги сходятся у церкви, и – озеро большое, зеленые луга, лес вдали? Северный пейзаж? Или это все из-за того, что реальная жизнь тут, вот как раньше люди деревенские жили, с коровами и огородами, умерла: дома брошенные догнивают, церковь полуразрушенная торчит, как гнилой пень? И там за материнским забором прячется не настоящая жизнь, а так? Выдуманная? Ага. И младенцы в болоте – тоже выдуманные? Нет, тут за забором – жизнь еще какая реальная. Только жуткая. Преступная даже.
Но Мурка шла и шла, спускаясь под горку к озеру. Отмахивалась от комаров, поглаживала котенка. Добрый Васька справа и злая Эля слева. Хотя что еще ей выяснять после кучи младенческих трупиков в болотной воде? Или она не выяснять идет? А – мстить? Как? В голове не то что умных, в ней даже просто внятных мыслей не было. До чего глупо! Но она посмотрит в глаза матери и все поймет. Что «все»? Считать ее матерью или нет? Гниют ли в болоте другие ее дети?
Но ведь она – мама. Может, это все плохое – неправда? Может, она все объяснит понятно, по-хорошему?
Какое, однако, озеро большое… Бездонное, наверно. Другой берег – как на том краю света. Тропинка от леса ближе к калитке монастыря сливалась с накатанной грунтовкой. А у церкви – целая площадка со следами колес. Реальность… Мурка оглянулась на лес – вернуться? Или пойти все же? Она, может, и спрашивать ничего не будет. Ей бы только мать – увидеть… По глазам ведь сразу все понятно. Или – непонятно? Людям свойственно приписывать другим то, что они про них думают… Так, хватит! Оборвав никчемные, механические умствования, Мурка подняла руку постучать в калитку – но та бесшумно и мягко открылась перед ней. За порогом стояла та худая темная тетка с мордой угрихи и скалила мелкие зубки:
– Надумала? Ну, добро пожаловать, деточка!
– Я ничего не надумала, – резко сказала Мурка. – Мне нужно увидеть Якову Сусанну Ивановну. И все. Будьте любезны, позовите ее, пожалуйста.
– А-а, мать Семирамиду, – еще приторней расплылась угриха, шире раскрывая мелкозубый капканчик рта. Но глазки ее прокалывали Мурку злобно, насквозь. – Позвать не могу, она не выходит.