– Джейн, я вовсе не…
– Так вот, – сказала она ледяным голосом, – мне бы не хотелось, чтобы ты переоценивал то, на что я ради тебя способна. Ты разочаруешься. Доброго дня.
– Надо же быть таким дураком, – сказал Роджер, оставшись один. – Просто удивительно. И не смейся, – отнесся он к картине, – это невежливо.
* * *
– Чем она занята? – переспросил мистер Годфри.
– Сочиняет надгробную надпись, – сказала Джейн. – Говорит, речь викария ее вдохновила; что мы должны сказать Эмилии, как мы ее любили; что это нелепое положение, когда всех подозревают, сводит ее с ума и что она сама себя начинает подозревать, хотя знает, что ничего такого не делала; что она будет сочинять эту надпись, пока не сочинит, и предлагает каждому сделать то же, чтобы потом выбрать лучшую и считать ее общей.
– Мисс Робертсон права, – сказал викарий, – мы должны что-то сделать.
– Конечно, – задумчиво сказала Джейн, – только что же мы напишем? «Дорогая Эмилия, мы очень тебя любим»?.. Это же эпитафия, а не письмо о том, какая у нас погода и откуда еще упал мистер Барнс.
– Да, задача непростая, – согласился мистер Годфри. – Но тем слаще будет победа, так?
– Когда заходит речь о надгробных надписях, – сказал викарий, – я всегда вспоминаю фразу, которую, по преданию, сказал император Септимий Север незадолго до смерти: «Omnia fui et nihil expedit».
– Как это переводится? – спросила Джейн.
– Я был всем, и все впустую, – сказал мистер Годфри.
– Удивительно, что слова такой силы произнес языческий император, да еще такой, которого представляешь скорее в казарме, чем в философских классах, – продолжал викарий. – Я бы не удивился, найдя подобное у Экклесиаста.
– Это слишком печально, – сказала Джейн. – И к тому же бедная Эмилия не была всем…
– Это можно подправить, – легкомысленно сказал Роджер. – «Я была кое-чем».
– Открыв высокие двери, – задумчиво сказал викарий. – Вот образ, который я бы включил в эпитафию. Открыв высокие двери.
– Это очень поэтично, – сказала Джейн.
– Это написано на могиле крестоносца в нашей церкви, – пояснил викарий.
– Этого там не написано, – с силой сказал мистер Годфри.
– Я знаю ваше мнение об этой надписи, – сказал викарий, – но оставляю за собой право иметь иное.
– Я уважаю ваше желание, – отвечал мистер Годфри, – и уверен, что оно не является единственным доводом в пользу вашего толкования.
– Мистер Годфри, – сказал викарий, – давайте вынесем этот спор на публику. Здесь у нас двое молодых людей, не без здравого смысла и образования; прочтите им стихи и расскажите, что вы об этом думаете, а потом скажу я.