Да и не могло бы столетиями держаться, приумножаясь, благосостояние «российских Крезов», будь они никчемными бездельниками. Образ вельможи-богача, голова которого забита бреднями, а в карманах — шальное золото, превращается в дым, стоит только взглянуть на переписку графа. Краткие выдержки из нее были опубликованы в «Российском архиве» и позволяют представить обычный день графа, отделенный от нас двумя столетиями.
«Метрдотель Терехов и находящий при конторе моей Григорий Горшков, — пишет Шереметев, — по просьбе их уволены от меня в Москву для свидания с женами их на один месяц».
Он напоминает своим конторщикам о необходимости заплатить за лечение крепостных в больницах, о ближайших работах в имениях: «Как ягоды будут поспевать, то заготовить наливки трех сортов: малиновку, вишневку и смородиновку — дозволяю...» Получал Шереметев и жалобы от крестьян. Учинялось следствие, и, убедившись в их правомерности, граф не стоял за крутыми мерами. «За притеснения при платеже податей, за взятки и прочие злоупотребления, — пишет он, — собрав мирской сход, виновных наказать батожьем и отослать в Останково на земляную работу впредь до повеления моего».
Он постоянно требует от управляющих и старост точных, обстоятельных докладов о состоянии дел, о вверенных им людях. «О бедных по деревням нужно сделать учреждение таковое, которое служило бы им поводом войти в лучшее состояние, а хворых и старых совсем освободить от оброка».
Голос рачительного помещика слышится и в недовольстве графа депешами, которые ему присылали. Его раздражает нежелание поставленных им людей четко исполнять свои обязанности, леность, апатия: «Удивительно для меня, что всякое требуемое мною к ясности дело всегда столь медленно и затруднительно, что от вас никакого толку добиться нельзя... мутная вода вам милее, нежели чистая».
Между тем самому Николаю Петровичу более по сердцу совсем другая сфера деятельности, чем кипение день-деньской в управленческих делах. Ах, если бы их можно было кому передоверить! Помимо театра, им владела еще одна пламенная страсть — музыка. Что нужно Шереметеву для рая на земле? Виолончель и Параша. Счастье досуга в «Новом доме» в том и состояло. Шереметев не любил играть на людях, вспоминая, как такими просьбами изводил его отец. У него не было тщеславия артиста. Музыка — это воздух. Параша была единственным слушателем, судьей его композиторских опытов. Навеки замолкнувшее эхо уже никогда никому не напомнит о прелести их дуэта — его виолончели и ее голоса.
...Эти почти шесть лет в «Новом доме», носившие печать согласия, нежности и взаимопонимания любящей четы, были бы самыми счастливыми, если б графа и Парашу оставили в покое.