Военная разведка также обращала внимание на развитие антисемитизма, относя его к существенным характеристикам «психологии русского солдата». Например, для командования 18-й армии очень оперативно был переведен дневник погибшего на Ленинградском фронте красноармейца, содержание которого было, очевидно, немецкой стороной абсолютизировано. В дневнике отразилось восприятие безымянным автором событий в Ленинграде и в армии в период с 27 ноября 1941 г. по 7 января 1942 г. Практически в каждой ежедневной записи наряду с указанием на полуголодное положение, в котором находились красноармейцы, а также безуспешные попытки политсостава поднять боевой дух солдат, содержались резкие антисемитские высказывания. В дневниковых записях, по сути, был представлен весь «букет» пораженческих и антисоветских настроений (уверенность в техническом превосходстве противника и скорой победе Германии, неверие советской прессе и политрукам, антисемитизм и т. п.) Описывая развитие настроений в Ленинграде в конце ноября 1941 г., автор дневника отмечал, что «ненависть по отношению к евреям-торгашам у народа постоянно растет». Далее в декабре, отражая свою позицию по вопросу о перспективах жизни в случае оккупации страны немецкими войсками, автор дневника отмечал, что русский народ не будет создавать подпольных организаций с целью осуществления революций: «Русский народ, если ему дать один килограмм хлеба, никогда не будет думать о революции. Он необразован и глуп, и к тому же запуган евреями... (которые) обращаются с ним как с падалью, но их господству скоро придет конец. Русский народ превращается в дикарей, которые верят самовластной еврейской политике. Давно пора уже проснуться и повернуть оружие против тех, кто гонит нас на смерть.»[80] Не случайно, что рекомендации военной разведки и СД по ведению пропаганды среди защитников и населения Ленинграда неизменно включали пожелания более активно использовать антисемитизм.
Материалы немецких спецслужб выявляют такие стороны подрывной пропагандистской деятельности в период битвы за Ленинград как распространение фальшивых карточек с целью дестабилизации распределения и без того скудных запасов продовольствия, соотнесение выдвигавшихся в листовках лозунгов действия с поведением ленинградцев в условиях кризиса и т. п.
В отечественной историографии факт использования противником фальшивых продовольственных карточек не только не нашел своего отражения, но и некоторыми авторами даже отрицался на основании того, что советским правоохранительным органам он не был известен. Однако вряд ли этот аргумент может рассматриваться в качестве убедительного. Напротив, тот факт, что УНКВД не зафиксировало попыток противника еще более дестабилизировать положение с продовольствием, может интерпретироваться и с точки зрения отсутствия тотального контроля органов госбезопасности и милиции за ситуацией в городе. Более того, в отличие от немецких листовок, которые в большинстве случаев хоть и вызывали любопытство населения, но не имели для подавляющего большинства практически никакого значения, использование карточек могло быть одной из