Лотус нерешительно произнес:
– Вы хотите сказать, запрещен для низших сословий? И останется только в лицейской библиотеке?
– Нет. Раньше так и было. Теперь книги будут изъяты.
– Почему? – спросил Лотус.
Тиндейл поморщился.
– Было… решено… что поэма пропагандирует ценности, противоречащие национальным интересам.
Я вспомнила наши с Орнби посещения офиса цензуры около месяца назад, когда он сказал мне: «Если внушить низшим сословиям веру в эти идеи, они захотят возвращения повелителей драконов. Они не способны распознавать такие мельчайшие детали, которые способна уловить ты…»
Возможно, он был прав? Я сама слышала тихое недовольство в уличных разговорах, видела статьи в «Народной газете», наводившие на размышления…
Но хотя я еще мало изучала литературу на драконьем языке и не принадлежала к тем, кто с детства слышал цитаты из «Аврелианского цикла» в обычной речи, мысль о полном запрете поэмы казалась мне невероятной. Это произведение уже успело покорить мою душу за то время, что мы изучали ее в этом классе.
Даже если какие-то глупцы что-то неправильно поняли, как мог Атрей позволить наложить запрет? Он же сам записал наездников Четвертого Ордена на этот курс. Он с легкостью цитировал нам отрывки из «Аврелианского цикла» на своих занятиях. Совершенно очевидно, что он разделял мою любовь к его красоте, его первозданности…
И все же это оказалось не главным.
Я напомнила себе, что Атрей стоял во главе государственного переворота и впоследствии не предотвратил кровавую бойню, в которой погибли бывшие правители. Тех самых драконорожденных правителей, которые в «Аврелианском цикле» были изображены величественными созданиями, подобными богам, Атрей поставил на колени. Его история не была основана на традициях. Несмотря на то, что ему нравилась поэзия на драконьем языке.
– Официальное оповещение будет в завтрашних «Золотых ведомостях», – сказал Тиндейл. – Все лето будет проводиться изъятие экземпляров книги, а затем их уничтожат. Думаю, вам всем понятно, что в дальнейшем проведении этих занятий… нет смысла.
Обернувшись к Ли, Кор прошептал: «Слава драконам», – но на застывшем лице Ли не промелькнуло ни тени улыбки.
Тиндейл заставил нас еще немного почитать, но, услышав еще несколько плохих переводов, отпустил нас. Когда мы собрались уходить, он подошел к парте Ли и молча взглянул на него. Ли остался сидеть, скрестив руки на груди, а остальные студенты вышли из аудитории.
Пауэр догнал меня в коридоре, оторвавшись от группы золотых студенток, и мы вместе вышли во двор. В конце лета на лужайках обычно было полно учащихся, которые, валяясь на траве, притворялись, что увлечены чтением, но после событий на Голодном Валуне здесь было неестественно пусто. Словно отдых на свежем воздухе стал недоступной роскошью.