– Все это выглядело очень подозрительно, – заметил он.
Я резко остановилась и обернулась к нему.
– Что?
Пауэр тоже остановился и вскинул бровь.
– Расскажи мне, Энни.
Несколько мгновений мы стояли, глядя друг на друга, и мое сердце ускорило ритм, когда я заметила его едва различимую ухмылку, говорившую о том, что он заметил мое беспокойство, но прикинулся простачком. О чем он догадывался? Что знал?
Это уже было опасно. Пауэр не скрывал своей ненависти к Ли еще с детства, особенно с тех пор, как Пауэр принялся всеми силами укреплять свой авторитет в корпусе стражников. Я вспомнила кашель Пауэра, когда Ли держал его, а Кор бил.
Если Пауэр узнает, кто такой Ли, произойдет катастрофа.
Бросив взгляд на свое плечо, Пауэр вдруг сказал:
– О черт. Я забыл сумку. Думаю, мне надо вернуться…
Я сразу разгадала его тактику. Он играл со мной.
Но в этот момент я не могла придумать ничего лучше, как пойти у него на поводу.
– Я принесу ее.
Пауэр внимательно взглянул на меня, его улыбка сделалась шире.
– Как хочешь, Энни. Тогда встретимся в Орлином Гнезде?
– Да, – едва слышно пролепетала я.
Я вернулась обратно в учебный корпус, и хотя я не должна была испытывать никаких чувств, меня почему-то переполнял леденящий ужас.
«Нет, – думала я, приближаясь к аудитории. – Нет, нет, нет, я этого не хочу. Я никогда этого не хотела». Ему достаточно было сказать: «Ты не идиотка, что доверяла мне»; Тиндейлу достаточно было лишь раз произнести имя Лео. Все это лишь осложняло ситуацию. Мне нужна лишь победа в турнире на звание Первого Наездника, и это не имело никакого отношения к тому, кем был Ли на самом деле. Сейчас мне были ни к чему эти проблемы.
Но из глубины души просачивался страх, на который Пауэр, судя по всему, и сделал ставку, затеяв эту игру: что, если мне совсем не понравится то, что я вот-вот услышу?
Ли
Я вспомнил слова Джулии, которые она произнесла во время нашей последней встречи: «Посмотрим, как разлетятся вдребезги эти идеи, когда мы окажем давление. Посмотрим тогда, что вы думаете об истинном благородстве».
Возможно, этот указ, запрещавший великое древнее произведение нашего народа, и стал началом уничтожения веры в идеалы Атрея?
– Мы давно не разговаривали, – произнес Тиндейл, закрыв за собой дверь. И снова на драконьем языке.
Я вдруг испытал радость, почувствовав неприкрытую враждебность Тиндейла. Мое чувство вины переродилось в гнев. Я ответил на каллийском:
– Да. Интересно, а это не вы сообщили им, что все стражники будут присутствовать на Лицейском балу и город останется без охраны?
Тиндейл оперся ладонями о стол. В комнате было жарко, сквозь распахнутое окно врывалась летняя духота, и его белая рубашка потемнела от пота под мышками. Его рука метнулась вверх, ослабляя тугой воротник.