И Энни тоже их помнила. Она проворно пробиралась через камни и сорняки, почти не замедляясь и не обращая внимания на ветры, которые ерошили ее подстриженные волосы. Я ковылял за ней. Наконец она остановилась возле скрюченного дуба, проводя пальцами по его трещинам так, словно он ее давний знакомый, а потом остановила руку.
– Это было здесь, – сказала она, кивая в сторону поляны перед нами. Там была небольшая тропинка, почти заросшая. Я огляделся и не увидел ничего, кроме кустов, корявых деревьев и сорняков. Чуть дальше я заметил дым, поднимающийся из дымоходов домов Холбина. Энни рассматривала все это и медленно вздохнула.
– Я не была здесь ни разу с тех пор, как все произошло, – сказала она.
Я еще никогда так не сомневался в каждом своем слове.
– Мы можем не спешить. Ты хочешь посидеть здесь минуту или две?
Она кивнула. Я сел там, где стоял, и почувствовал ее руку на своей: она прикоснулась ко мне легко и нерешительно.
– Там хорошее место, – пробормотала она. Энни потянула меня через корни дерева ближе к стволу, где самый старый корень сформировал своего рода выступ. Он был мягче, чем остальные части дерева, как будто многие использовали его как лавочку.
– Хорошее место для отдыха, – сказала она. – Я приходила сюда с сестрой.
– У тебя была сестра?
Энни бросила на меня взгляд, а затем снова посмотрела на склоны полей.
– Две. И три брата.
Я спросил их имена.
Энни сжала свой огнеупорный костюм на наколенниках, когда я задал этот вопрос. Я думал о том, каково было бы Тиндейлу и Джулии вспомнить эти имена после стольких лет молчания, шока и боли.
– Лила, Хетти, – осторожно ответила Энни. – Мои сестры. Мы с Хетти были очень близки, всегда делали домашние дела вместе.
– Сколько лет?…
– Хетти было восемь. Лиле – двенадцать. Моих братьев звали Рори и Гарет. Рори был самым старшим – ему было пятнадцать. Они с отцом постоянно ссорились. Гарету было десять. А еще был малыш, он умер, не успев получить имени.
– А твои родители? – быстро спросил я.
Энни прищурилась, смотря куда-то мимо меня.
– Силас, – сказала она, все еще осторожничая. – И…
Она выглядела измученной. Впервые за все время мне пришло в голову, что мать Энни могла умереть раньше, чем она запомнила ее имя.
Я уже собрался вернуться к прежней теме, но, прежде чем я сделал это, Энни выдыхнула одно-единственное слово с внезапным облегчением.
– Антея.
Она решительно продолжила, словно цитируя:
– У меня ее цвет волос.
Когда она снова заговорила, в ее голосе слышались прежние силы.
– Теперь я могу идти дальше.
Она поднялась и ждала меня. Вместе мы спустились по заросшей тропинке, а Энни прижала руку к щеке, чтобы волосы не лезли в глаза. У подножия она огляделась и сглотнула.