Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.
– Хорошо, – говорит она. – Еще поживем.
Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.
– Он кажется таким далеким.
– Миль тридцать до берега. – Сощурившись, она вглядывается в горизонт. – А что потом, как доберемся?
– Нам нужно в Кэмп-Нэш, – говорю я твердо. – Байетт должна быть там, и я ее не оставлю, даже если она и правда умерла.
– Гетти…
– Нет, я не могу ее бросить. Ты не понимаешь.
Риз отворачивается.
– Вообще-то понимаю.
Ну конечно. Ее отец. Я подавляю приступ тошноты.
– Прости, я не хотела… – Я задираю голову и смотрю, как падает снег. – Не думай, что я забыла. Или что я считаю, что все нормально. Я знаю, что ты злишься, и знаю, что эта злость уляжется нескоро, и я тебя понимаю.
– Я злюсь, – медленно говорит Риз. – Но почти этого не чувствую. Я знаю, что эта злость еще вернется, но мне тоже есть о чем жалеть. – Она косится на меня, на мое горло, и я вспоминаю ощущение от сжимающей его серебряной руки. Это было неделю назад, но кажется, будто прошли годы. – Сейчас есть вещи поважнее.
У меня вырывается смех облегчения на грани с плачем, и Риз наклоняется, касаясь меня плечом.
– И одна из таких вещей – лекарство, – продолжает она. – Никто его не ищет. Теперь мы это знаем.
– Может, мы найдем что-нибудь в Кэмп-Нэше, – говорю я. А потом вспоминаю Уэлч на причале и то, что она сказала о моих родителях. И то, что я сказала об отце. – А возможно, кто-нибудь нам поможет.
Риз хмурится.
– Кто, например?
– Мой папа. – Интересно, в Норфолке ли он до сих пор. Возможно, его перевели куда-то еще. Как они с мамой живут теперь, думая, что я мертва? – Он из флота. Не из Кэмп-Нэша, но он может что-то знать, и, боюсь, это все, на что мы можем сейчас надеяться.
Риз молчит, и я отворачиваюсь. Я знаю, что она думает о своем отце, и жду, пока она соберется с силами.
– Хорошо, – наконец говорит она. – Сначала Байетт, потом лекарство.
Я застегиваю рюкзак, а Риз быстро переворачивает лодку и подтаскивает к воде. Я вижу заржавевший подвесной мотор, который чудом держится на корме.
– Он работает? – спрашиваю я. – Или придется грести? Тридцать миль – это не шутки.
– Должен работать, – говорит Риз. – И отец всегда держал в ящике запас топлива.
Я наблюдаю за ней, пока она проверяет весла и на всякий случай укладывает их поперек сидений. Мощная волна подбрасывает лодку, и я отскакиваю назад. Я дочь морского офицера – там, откуда я родом, ходят на судах покрупнее. Устойчивых и широких, без смоляных заплат на корме.