Обнаруженная в гостиной фотовыставка Клима не удивила: точно такую же, хотя и более скромную по размерам, он видел на даче Твердохлебова, где успел побывать.
В подавляющем большинстве фотографии были черно-белые, сделанные любительской камерой — от силы «Зенитом» или «ФЭДом», а вернее всего, простенькой «Сменой», имевшей перед другими отечественными фотоаппаратами неоспоримое преимущество легкости и компактности. Даже через стекло было видно, что уголки некоторых фотографий заломаны; на иных виднелись грязно-желтые пятна не до конца отмытого проявителя.
Экспозиция выглядела довольно однообразно: почти на всех фотографиях были изображены группы молодых людей, одетых в архаичные, давно вышедшие из употребления, выгоревшие на солнце «афганки», в вырезах которых неизменно мелькали полосатые треугольники тельняшек. В руках молодые люди держали всевозможные орудия истребления, от автомата Калашникова до древнего, времен Второй мировой, немецкого фаустпатрона. Иногда они были сняты просто так, иногда на фоне какого-нибудь грузовика, бронетранспортера, «бээмдэшки» или даже танка, но задним планом каждого снимка неизменно служили горы — пологие каменные осыпи, крутые скалистые стены, далекие заснеженные пики…
Когда-то в армейском вещмешке у Клима хранилась коллекция похожих фотографий. Он не имел ни малейшего представления, куда они потом подевались, да его это и не особенно интересовало: прошлая жизнь виделась словно сквозь густой туман, подробности ее постепенно стирались из памяти, и порой начинало казаться, что ее просто не было. Он ушел из той жизни, перевернул страницу и начал писать свою биографию заново, с чистого листа. Зато майор Твердохлебов, судя по всему, представлял собой прямую противоположность Климу Неверову: душа его осталась там, в середине восьмидесятых, в пыльных чужих горах, среди ребят, которые были ему роднее отца и матери. А осиротевшее тело по чистому недоразумению занесло в первое десятилетие двадцать первого века, где оно неприкаянно бродило, не ведая, к чему себя применить.
Групповые снимки, где было много людей, Клим рассматривал невнимательно, вскользь, автоматически выделяя среди множества мелких, нечетких пятен лиц скуластую, загорелую физиономию Твердохлебова. Разглядывать снимки, сделанные крупным планом, было интереснее. На одном из них Твердохлебов стоял в обнимку с каким-то высоким, волейбольного телосложения парнем с носатым смешливым лицом и выбившимся из-под форменной широкополой панамы непокорным чубом, выгоревшим на солнце. Оба хохотали над какой-то удачной шуткой, выставив напоказ крепкие белые зубы; на погонах у Твердохлебова можно было различить темные, как и полагается в полевых условиях, майорские звезды, а носатый волейболист щеголял сержантскими лычками, которые выглядели совсем свежими, будто только что полученными.