Клим поднял перевернутый стул, утвердил его посреди комнаты, уселся лицом к стене с фотографиями и рассеянно закурил. Он дымил, аккуратно стряхивая пепел в сложенную ковшиком ладонь, смотрел на фотографии и пытался разобраться в своих мыслях и ощущениях.
Было ясно, что Твердохлебов и носатый сержант все это время поддерживали дружеские отношения. Судя по всему, отношения эти были теснее тех, что связывали бывшего майора с другими однополчанами. Что ж, так бывает, и нередко, особенно если люди, когда-то воевавшие бок о бок, живут в одном городе и имеют возможность проводить в обществе друг друга столько времени, сколько им заблагорассудится.
Наверное, майор очень дорожил этой дружбой. Когда живешь прошлым, тебе необходима постоянная подпитка извне: прошлое, каким бы живым и ярким оно ни было, имеет свойство со временем тускнеть, костенеть, покрываться слоем пыли и понемногу стираться из памяти. А человек, некогда деливший с тобой последний глоток из горячей фляги, последнюю черствую горбушку и последнюю обойму, вдыхает в окоченевший труп прошлого видимость жизни. Он меняется у тебя на глазах, стареет, толстеет и лысеет, но ты не замечаешь этих привычных, накапливающихся исподволь перемен, и тебе кажется, что там, на войне, он был таким же, как сейчас. И ты был таким же, как сейчас, так же выглядел, думал и чувствовал, а раз вы оба живы и ни капельки не изменились, то, стало быть, и ваше прошлое живо — куда ж ему деваться?..
Потом носатый сержант умер, и случилось это, кстати, приблизительно тогда же, когда майор овдовел. Судя по фотографии с шашлыками, промежуток между этими двумя печальными событиями составлял никак не больше года-полутора, а может быть, и намного меньше — полгода, месяц, неделю…
Получив два таких удара подряд, даже здоровый человек может потерять душевное равновесие — по крайней мере, на время. А для Твердохлебова с его изломанной войной психикой это наверняка была двойная катастрофа. Тем паче что смерть носатого «волейболиста» была явно преждевременной. Знать бы, отчего он умер… Может, это и есть та самая ниточка, которой так не хватает Климу Неверову?
Он дошел до туалета, выбросил в пожилой финский унитаз окурок и сполоснул под краном в ванной испачканную пеплом ладонь. Вернувшись в гостиную, снова подошел к стене с фотографиями и, не присаживаясь, вынул из кармана мобильный телефон.
Потапчук взял трубку сразу, как будто с нетерпением ждал звонка.
— Надо вычислить одного человека, — глядя на фотографию с траурной ленточкой, сказал ему Клим. — Придется основательно порыться в архивах, а времени у меня, сами понимаете…