После того как сначала жена, а за ней и «товарищ Сухов» отошли в мир иной, мобильный телефон Ивана Алексеевича практически перестал звонить, если не считать нечастых ошибочных соединений и еще более редких звонков из общества ветеранов афганской войны. Сам Твердохлебов никому не звонил, но телефон продолжал носить при себе и по мере необходимости заряжал батарею — это был привычный порядок, установленный женой, и майор по старой армейской привычке строго его придерживался, даже не задумываясь, зачем ему это надо.
Однажды телефон зазвонил. Номер на дисплее не определился, но майору было на это наплевать — он был уверен, что кто-то опять попал пальцем не в ту кнопку. Он ответил на вызов только потому, что хотел прекратить трезвон, который, во-первых, действовал на нервы, а во-вторых, разряжал батарею, которую он привык заряжать не чаще раза в неделю. Жизнь приученного к дисциплине и порядку немолодого вдовца на восемьдесят процентов состоит из устоявшихся традиций и закостенелых привычек. Со стороны этот набор глупых предрассудков и высосанных из пальца установлений выглядит смешно, а порой и жалко, но носителю упомянутого набора малейшее нарушение порядка представляется едва ли не святотатством.
Ошибочный звонок можно было просто сбросить, нажав клавишу отбоя, но Твердохлебов по опыту знал: на свете полно индивидуумов, которые будут раз за разом давить кнопку повторного набора, вместо того чтобы просто проверить набранный номер и исправить свою ошибку. Поэтому он отложил в сторону библиотечную книгу, взял лежавший на журнальном столике телефон и ответил на вызов.
В трубке раздался мужской голос, поначалу показавшийся Ивану Алексеевичу довольно странным. Он был гнусавым, хриплым и шипящим одновременно; правда, по ходу разговора удивление медленно, но верно шло на убыль, пока не исчезло совсем. Собеседник говорил такие вещи и делал такие предложения, что с его стороны не казались лишними любые предосторожности. В частности, включить антиопределитель номера и до неузнаваемости изменить голос ему сам бог велел.
Решив, что имеет дело с самым настоящим, а не липовым, как он сам, психом, Твердохлебов послал дурака ко всем чертям и прервал соединение. Телефон немедленно зазвонил снова. «Если снова бросишь трубку, — прошипел ему в ухо тот же голос, — я тебе больше не позвоню. Сиди тогда на своей даче, выращивай зеленый лучок и пей водку, чтобы забыть, какая ты гнида. Со временем, даст бог, забудешь. Стыд — не дым, глаза не выест. Только фотографии со стенок поснимай, чтоб глаза не мозолили. А то никакая водка не поможет». — «Ты кто такой?!» — закричал уязвленный в самое больное место майор. «Товарищ Сухов, — ответил нечеловеческий голос в трубке, — прямиком с того света. Спокойнее, майор, это просто шутка. Хотя, как известно, в каждой шутке есть доля шутки… Ты не боишься, что он и вправду начнет являться к тебе по ночам?» — «А что я мог сделать?» — упавшим голосом спросил Иван Алексеевич. «Многое, — безжалостно объявил голос. — Остановить, увести, уволочь, заставить себя слушать… Ведь ты же был его командиром, он на тебя смотрел, как на бога! На тебя, несчастного психа, солдафона, инвалида с белым билетом… А ты позволил ему умереть и спокойно ловишь рыбку и жрешь свои чертовы лисички. Или ты считаешь, что сполна за все расплатился, начистив рыло охраннику и бросив урной в дверь?» — «Говори, что у тебя на уме, солдат», — сказал Иван Алексеевич и поплотнее прижал к уху миниатюрную трубку, чтобы не пропустить ни слова.