Да черт с ними, с экранами и компьютерами! Плевать на деньги, в конце-то концов! Главное, что машина была — зверь, песня, мечта!
С коробкой-автоматом Иван Алексеевич научился управляться еще в Афгане. Там с этим делом было просто: сумел добыть — езди, пока замученное завистью начальство не отберет. Однажды они отбили у духов здоровенный японский пикап какого-то полевого командира. Там тоже была автоматическая коробка передач, а к этому автомату прилагался пулемет — крупнокалиберный, американский, он был установлен на турели в кузове. «Товарищ Сухов» просто обожал ездить в кузове, цепляясь за дуги, на которые натягивался тент, чтобы не вылететь к чертовой матери вверх тормашками на очередном ухабе, и радостно паля из трофейного ствола во все, что движется. Иногда он для потехи нацеплял на голову немецкую каску, найденную на случайно уцелевшем в горах гитлеровском складе вещевого довольствия. В таких случаях он брал у кого-то из ребят губную гармошку и отчаянно дул в нее на все лады, задыхаясь в поднятой колесами пыли и хохоча во все горло. Майору Твердохлебову все это не особенно нравилось, поскольку наводило на мысли о неприятной параллели между Афганистаном, Вьетнамом и сорок первым годом. Кроме того, ему порой начинало казаться, что «товарищ Сухов» веселится не просто так, а под воздействием марихуаны, которую ушлые воины-интернационалисты наловчились мастерски набивать в обыкновенные сигареты, так что издалека невозможно было понять, что они там такое курят…
Осознав, что опять заехал мыслями куда-то не туда Иван Алексеевич сбросил ноги с кровати и сел. Панцирная сетка под ним недовольно взвизгнула и затрещала; от излишне резкого движения, как обычно, слегка закружилась голова. Взгляд майора упал на придвинутую к кровати табуретку. Посреди бугристого от многолетних напластований масляной краски квадратного сиденья сиротливо лежал его мобильник. Твердохлебов вспомнил, что сегодня вторник; это означало, что завтра будет среда, а по средам он всегда ставил телефон на зарядку. Зарядное устройство, естественно, осталось на даче — с ним, как и с паспортом, по грибы не ходят.
Ивану Алексеевичу очень некстати припомнилось, что накануне ему звонила Валентина Петровна, мать «товарища Сухова», — спрашивала, как он, как здоровье и что-то там про виды на урожай на даче. Вообще-то, баба она была хорошая, красивая и неглупая (да еще, елки-палки, и незамужняя), и болтать с ней Ивану Алексеевичу нравилось. Хоть и баба, а в разговоре у нее нет-нет да и проскальзывали знакомые, Серегины, интонации. И потом, Иван Алексеевич только по документам инвалид, а так-то, если разобраться, мужик в самом соку и, между прочим, не урод. Жену он любил и продолжает любить, но организм — это такая сволочь, что ему прямо как солдату срочной службы вынь да положь все, что полагается по нормам довольствия — от портянок до бабы включительно. Солдатам срочной службы вместо бабы подмешивают бром в кисель, а офицерам бром не полагается, им полагается женщина — жена, боевая подруга, хранительница домашнего очага. А если таковая по какой-либо причине отсутствует — тогда что? К проституткам идти, благо Ленинградка — вон она, под боком? А для души тогда что — пьяная хохлушка с тремя классами образования и с лобковыми вшами в придачу?