Словом, если не касаться святого, мать Сереги Сухова была женщина приятная во всех отношениях, и Иван Алексеевич не раз подумывал о том, как бы ему с ней эти самые отношения завести. Правда, для «отношений» она была чересчур умна и, на вкус майора Твердохлебова, суховата; природным мужским чутьем он давно уловил то, что пока что отказывался признать умом: дамочка была совсем не его круга и в няньки психическому инвалиду не годилась. То есть она бы, конечно, справилась с любым делом, за которое взялась, и в лучшем виде вынянчила бы не то что контуженного, а безрукого-безногого, но какая, скажите, ей в том корысть, какое удовольствие? Тетка-то интеллигентная — учительница небось, а то и преподавательница вуза, — так на что ей морока в лице контуженного отставного майора с нищенской пенсией?
Но нынче дело было в ином. Вчера они с Валентиной Петровной проговорили добрых десять минут, а это означало, что завтра, в среду, телефон запросит положенную ему пайку не к вечеру, как обычно, а прямо с утра, а то и, глядишь, нынче же, прямо посреди ночи. И что тогда делать? Зарядного-то нет! И не так уж важно, когда именно телефон требовательно запищит, сигнализируя о том, что аккумулятор разряжен. Важно, что зарядить его все равно нечем.
Мысль о том, что зарядное устройство стоит копейки и что купить его можно чуть ли не на каждом углу, даже не пришла майору Твердохлебову в голову, поскольку это была именно та разновидность информации, которой он старательно чурался на протяжении последних без малого двадцати лет. Он этого просто не знал, и в душе его начала разрастаться тревога, которая была сродни тревоге пятилетнего ребенка, потерявшегося на вокзале в незнакомом городе.
Майор заметил, что руки у него дрожат и суетливо, как парочка больших пауков, бегают по коленям. Титаническим усилием воли он взял себя в руки (в те самые, дрожащие и бессмысленно шарящие вокруг, словно в надежде отыскать то, чего здесь не было и не могло быть по определению) и заставил успокоиться. Ну, телефон; ну, вот-вот сдохнет; ну и что, собственно?..
Под влиянием обстоятельств у него наступило что-то вроде просветления. Подумалось, что звонить ему могут только два человека: Валентина Петровна, с которой он разговаривал буквально вчера, и обладатель анонимного голоса в телефонной трубке, которого он про себя именовал Сипатым. Петровна теперь вспомнит о нем не раньше чем через месяц, а Сипатый…
С Сипатым было сложнее. Иногда, вот как сейчас, Ивану Алексеевичу начинало казаться, что телефонный аноним использует его для достижения каких-то своих, не имеющих отношения к погибшему сержанту, сугубо корыстных целей. Бывший командир ДШБ Твердохлебов как последний кретин разыгрывал неуловимого мстителя, красного, понимаете ли, дьяволенка, а эта спрятавшаяся в телефонной трубке сволочь набила карманы крадеными деньгами и хихикает в кулак, радуясь тому, как ловко загребла жар чужими руками…