И вот тут, блин, не знаю что на меня нашло. Как будто долбаный Виталькин голос заговорил в голове. «Чувак. Это решающий момент. Либо ты сейчас делаешь так, чтоб у нее снесло крышу, либо ты эту девочку больше не увидишь. Запомни — самые тонкие, самые фифочки — самые сучки. Это по Фрейду. У них в башке такое! Их стихами не проймешь. Их подчинить надо. Вот у меня одна библиотекарша была...» В общем, мне очень надо было её подчинить. Сразу. Это был вопрос жизни и смерти. Я поставил стакан, крепко так взял её за плечи и на ухо ей шепчу:
— Хочешь меня, сука?
Она вначале не расслышала, переспросила:
— Что?
Ну, я уже землю потерял. Повторил. Даже не повторил. Круче загнул.
И вдруг она встала и весело так сказала:
— Пошел вон!
Я даже сначала не понял.
— Чо? — говорю.
А она все так же, с улыбкой:
— Пошел вон, быдло.
Я что-то лепетать начал, а она:
— Я сейчас охрану вызову...
У меня и другие романы были не длинные. Но этот был самый короткий.
* * *
Я выпил еще томатного сока. Глядя на её фотографию, расстегнул ремень. Она смотрела на меня, улыбалась и как будто говорила: пошел вон, быдло. Нет. Она говорила: я хочу тебя, прекрасное быдло!
Виталик забыл закрыть свою чертову страницу. Я сел и открыл его переписку. Этот долбаный мудак писал девушкам тонкие и романтичные письма, слал открытки с котиками и даже стихи! Что-то ударило мне в голову. Я сел, и пальцы сами забегали по клавишам. Я не стеснялся в выражениях. Я, точнее Виталик, имел этих чертовых шлюх без стеснения, во всех позах, они хрипели и захлебывались в сперме. Я ждал, что кто-то ответит. Переспросит: «Что?!». Мне хотелось поговорить. Но никто не отвечал. Девки лыбились с фотографий в обрамлении веселеньких рамочек и сраных цветочков. Казалось, я оскорблял могилы.
Майка прилипла к телу. Я в последний раз щелкнул enter и пошел в ванную, чтоб освежиться.
* * *
От горячей воды знобило. Я закрыл глаза и нырнул. Загадочно гудела канализация, слышались стеклянные, далекие шумы. Как будто из других миров. В детстве я любил слушать эти звуки. Панельное чрево дома шевелило кишками, пищало голосами — лилипутскими и басовыми, вздрагивало эхом.
Как-то наш сосед по даче катал меня на моторной лодке. Мне было лет тринадцать. Теплый ветер дул в лицо. Помню, тогда я загадал, что хотел бы лет через пять мчаться вот так же в лодке рядом с любимой женщиной. Лодка проржавела. Женщины были недостаточно любимые. Я вынырнул. Спустил воду. Голова была налита чугуном. Длинные мокрые патлы болтались по плечам. Вода уходила, и спина стала замерзать. Я дотянулся до полки, взял фен и стал сушить волосы.