После падения Византия вскоре пришёл черёд Перинфа. Филипп позволил его защитникам узнать о своих успехах из уст лучших людей Византия. Лишённый помощи, выдержавший полугодовую осаду и несколько тяжелейших штурмов, город сдался.
Устраивать дела у проливов царь привычно оставил Пармениона, а сам с большей частью войска отправился домой. Теперь ему было не до скифов, требовалось заняться Элладой.
Афины, после известия о поражении погрузились в траур, а потом город охватила паника. Всем мерещился лес сарисс над Элевсинской дорогой. Однако Филипп не собирался пожинать плоды победы немедленно. Произошло слишком много невероятного, это следовало хорошенько обмозговать, уложить в голове. Немалую роль в том, что царь не стал гнать лошадей, сыграли и разговоры с Фокионом.
А вот под партией Демосфена шатался помост. Даже не шатался — горел. Кое-кто из его друзей поспешил уехать. Бежать, конечно же, на самом деле. Но они, пытаясь сохранить достоинство, говорили — "уехать".
Александр вернулся в Пеллу гораздо раньше отца, но тот уже знал обо всех его успехах. Когда Филипп во главе царской илы въехал во дворец, сын вышел встречать его и отец, прищурив единственный глаз, улыбнулся и громко спросил:
— Стало быть, Александрополь?
Царевич без тени смущения гордо вскинул подбородок.
"Да, это он!" — подумал Каэтани с благоговением, — "самоуверен и честолюбив".
Его представили царевичу тут же и с первой минуты знакомства он захватил куда больше внимания Александра, чем повесть о перипетиях осады двух городов. Да положа руку на сердце сказать — он захватил всё внимание юноши.
— Кое-кто из моих родичей служит Господу…
— Как жрец?
— Да, как жрец. Меня готовили, как воина Его Святейшества Папы. Это как… навроде защитника святого места, например Дельф. Меня всегда более привлекала стезя воина, нежели жреца.
— Ты говорил, что все ваши жрецы — воины. И Гвидо?
— Возникнет надобность, возьмёт меч и он, долг пастыря защищать свою паству.
— Мне показалось, что он скорее философ, — задумчиво проговорил Александр, — жаль, Аристотель уже уехал. Полагаю, им было бы интересно побеседовать.
Каэтани решил не рисковать и не взваливать на себя столь ответственную ношу, как проповедь. Однако после первой же беседы Александра с отцом Себастьяном отметил, что священник слишком напорист и прямолинеен. Онорато не желал потерять душу царевича, ибо почитал её куда более важной, чем филиппова. Не крестится отец — невелика потеря, но вот сын…
Действовать следовало тоньше, ибо вопросы, которые родит острый ум юноши, чрезвычайно сложны для самих пришельцев. И Онорато познакомил Александра с братом Гвидо, одной из первых смиренных просьб которого было желание получить разрешение на устройство школы.