Сенбон наклонился, уменьшая угол до минимума, и вошёл под кожу и мышцы. Анко глухо рыкнула, но не отстранилась — если бы позволила себе остановиться, всё-таки пострадало бы лёгкое. Сасори усмехнулся на это и стал погружать иглу глубже, ведя в сторону дельты плеча, пронзая мышцы так, словно они были шариками данго, которые повар нанизывал на заострённую палочку. Дойдя до точки, по всей видимости, приглянувшейся ему, Сасори свободной рукой натянул кожу на спине Анко, вновь проколол, давая сенбону выйти, но извлекать полностью не стал.
Тут уже Анко не смогла сдержаться — порывисто дёрнула головой в сторону, часто и хрипло задышала, хватая ртом воздух. Суть была не только в боли, не столько в ней; другие инстинкты, древние, могучие, поднимались из тёмных глубин её существа, и Анко едва удавалось глушить порыв, не срываться в просьбы.
— Значит, здесь, — констатировал Сасори. Демонстративно звякнули друг о друга три новых сенбона — мол, ты знай, я могу выбрать ещё не одно место. Анко намёк поняла и вернулась к прерванному занятию, максимально выкладываясь, но вовсе не только из надежды спастись от дополнительных дыр в теле. Сама понимая, как это нездорово и неправильно, она искренне хотела доставить удовольствие.
Новый стон Сасори, более громкий, сопроводили всплеск чакры и собственная пронзающая боль — сенбон, окружённый чакрой, легко пробил лопатку и вышел с другой её стороны, мимо сосудов через грудные мышцы, изнутри упёрся в ключицу. Анко вновь осеклась и уронила голову, вскрикнув-всхлипнув, но больше не издав ни звука — зажмурившись и закусив губу, терпя, замирая, наслаждаясь. Ловя кайф от яркости ощущения жизни, от идеальной точности выверенных движений.
Колебание воздуха, короткий стук, прикосновение к подбородку, заставляющее поднять голову, — и сухие, искусанные, как её собственные, губы Сасори, увлекающие в поцелуй, его сильная рука на затылке, на ощупь тянущая прочь резинку, крепко стискивающая распущенные волосы. Удивительно, но у мастера-создателя боевых кукол и ядов не только руки одуряюще ловкие — так и подмывает спросить с подъёбкой, на ком или чём он научился так целоваться, но каждый раз вопрос ускользал от Анко, а после было как-то не до него. Руки ныли, болела спина в местах, где её пронзали сенбоны, ноги почти не чувствовались — всё это было нездорово-приятным, но лишь дополнительным ощущением, обострявшим чувства, позволявшим реагировать ярче.
Сасори резко дёрнул её голову назад за волосы, отстраняя от себя; его глаза бесовски блестели — ни следа прежнего равнодушия.