– Давайте-ка не будем вести себя неправильно, хорошо? – Даже если бы Хелен не чувствовала такую слабость, ее борьба выглядела бы жалкой. Руки этой женщины были сильнее, чем у Робина. – Сидите смирно, пока не подготовят документы.
– Пожалуйста, кто-нибудь может объяснить мне, что происходит? – Голос Хелен дрогнул на этом вопросе. – Вы меня предаете? Вы оставите меня здесь?
– Моррисы пожелали избежать вмешательства полиции и всего прочего, – сказал доктор Рэнсом, – и, как я уже упоминал, данный случай просто кульминация многих месяцев, – он повернулся к Питеру и Эжени, – или скорее лет? – Те кивнули. Питер устало, а Эжени с энтузиазмом. – Годы навязчивых, маниакальных идей, обнажение на публике, говорение на странных языках… – Он почти потирал руки.
– Это чепуха, – возразила Хелен. – Скажи ему, папа! На «Питмане» нельзя «говорить», и на мне были трусы! – Это прозвучало неправильно: сбивчиво и нелепо. Эжени казалась сейчас испуганной размерами и мощью учреждения. Хелен заставила себя говорить ровнее. – Пожалуйста, мамочка. Прости, я перестану бегать. – На этой фразе ее покалывающие ноги вздрогнули от такого предательства. – Мне не нужно находиться здесь.
Эжени смотрела на нее с таким выражением, которого Хелен никогда раньше не видела.
– Они смогут вразумить тебя, Хелен. Видит Бог, я пыталась, но это… Это не моя вина, не так ли, доктор Рэнсом? Ей же нельзя помочь другим способом? – почтительно спросила она.
Хелен вспомнила слова Робина так ясно, что почти почувствовала его теплое дыхание на своей щеке: «Ты не такая, как другие девушки».
– Со мной все в порядке! – закричала Хелен, осознавая по равнодушному лицу медсестры, что, конечно же, все пациентки это говорили.
– Мисс Моррис, успокойтесь, – сказал Керси, и огонек в его глазах пропал, уступив место подергиванию век. – Нам необходимо вас принять, но с 1930 года согласно Закону о психиатрической помощи мы можем делать это на добровольной основе. Не воспринимайте мои действия как официальное освидетельствование. Вы на попечении своих родителей, однако вы совершеннолетняя. Мы подержим вас под наблюдением, вы наберетесь сил – и через семьдесят два часа будете свободны и выпишетесь отсюда.
– Они действительно могут так сделать? – Хелен обернулась, чтобы спросить у медсестры.
– Доктор Керси делает все, как положено. Сидите ровно.
Хелен размышляла так быстро, как позволял ее измученный мозг. Семьдесят два часа. Достаточно долго, чтобы выбросить из головы самое худшее, прийти в себя, и все еще можно успеть на поезд. Мысль о чистой постели заставила ее расслабиться в предвкушении отдыха, которого она страстно желала. Все, что ждало ее с другой стороны двери под надписью «ЖЕНЩИНЫ», не могло оказаться хуже, чем ее мать, которая хотела бы, чтобы ее изнасиловали, и отец, который не имел смелости противостоять даже своей жене, не говоря уж о других мужчинах.