Сэм нежно проводит указательным пальцем по коже вокруг синяка.
– Не думал, что она до сих пор способна на такое. У нее крепкая хватка для такой маленькой женщины, верно?
Я не могла бы чувствовать большую вину, даже если бы Сэм вдруг нашел один из волос Джесса в нашей постели. И с этой мыслью во мне вдруг просыпается задор, которого я не чувствовала с мужем годами. Я закрываю глаза и удивляюсь – почему мое тело выбрало именно этот момент, чтобы ожить под руками Сэма. Этот огонь разгорелся оттого, что Джесс теперь так близко? Все то желание, что копилось во мне с прошлой недели, нашло наконец выход, или страх, что Джесс собирается разрушить мою жизнь, и это может быть последний раз?
Сэм финиширует первым, прежде чем успеваю я, а затем, пока я улыбаюсь и жду, когда желание утихнет, в очередной раз справляясь с разочарованием, он гладит меня по щеке и произносит:
– Ты все еще прекрасна.
Нам не нужен сигнал тревоги. Телефонный звонок вырывает нас из сна. Это Колетта, звонит из машины «Скорой помощи». Мама упала, возможно, в результате очередного инсульта. Если бы она не сбила вазу, перебудив весь дом, она бы не выжила. В любом случае, врачи со «Скорой» говорят, что я должна прибыть в Ипсвичскую больницу немедленно.
Аппараты пищат и мигают. Мама может прийти в себя в любую секунду – или может оставаться в таком состоянии неделями. Медсестры, которые носят ее прежнюю униформу и ходят по ее прежним коридорам, – разговаривают с ней, читают ей.
«Расскажите ей о своем дне. Почитайте ей книги из ее прошлого».
Накопленное ею за всю жизнь имущество сводится к той полке в доме Колетты и старому металлическому сундуку в одном из закрытых гаражей на задах квартала. Мне не нравилось ходить там и в лучшие времена, но сейчас я набралась храбрости. У меня встал комок в горле от вещей, с которыми моя мать не могла расстаться: мой экзаменационный сертификат, связка пожелтевшей детской одежды, пазл из тысячи кусочков с картиной «Телега для сена», высохший шариковый маркер для «Бинго» и разлохмаченная книга времен «Когда Мы Были Очень Маленькими», которая теперь лежит у меня на коленях, подклеенная треснувшим скотчем.
Я так устала, что у меня почти галлюцинации. Когда я готовилась к своим выпускным экзаменам на диете из кофеиновых таблеток и пивных дрожжей, я видела рыб-угрей, скользящих по потолку. Сейчас они снова здесь, плавают вокруг Кристофера Робина и Винни-Пуха. Когда я наконец закрываю глаза – это попытка избавиться не от померещившихся угрей, а от полной невыносимой нежности картинки моего детства. Сон тщится меня спасти, но мне опять снятся плитки, замуровывающие меня со всех сторон, а затем трескающиеся и выпадающие, как плохие зубы. Я слышу, как столетний ключ скребется в замке. Черный угорь, извиваясь, наползает на меня, и у него лицо Мишель.