Я скорее прихожу в сознание, чем просыпаюсь, и вижу Хонор, сидящую на краешке кровати.
– Джеймс Джеймс, Моррисон Моррисон, Уэтерби Джордж Дюпри, – шепчет она. – Очень заботился о своей матери, хотя ему было только три[9].
Я смотрю на них сквозь ресницы и прикидываю, как бы мне выпрямить шею, не прибегая к помощи костоправа.
Хонор бросила свидетельства своего путешествия на маленькую тумбочку – билеты, телефон, монеты, – но при ней только небольшая повседневная сумка. Я поднимаю голову; что-то хрустит в глубине моего плечевого сустава.
– Эй, – говорит Хонор, понизив голос. – Ты была в отключке.
– Я чувствую себя теперь еще хуже, чем перед сном. Господи, моя шея… Как мама?
– Без изменений. – Хонор держит в руках книгу. – Я помню это. Она обычно читала мне ее, когда я с ней оставалась. Когда я была маленькой.
– Она обычно читала ее и мне, когда я была маленькой. – Хонор берет меня за руку, соединяя три поколения женщин. Под влиянием момента я думаю о других призрачных звеньях этой цепи – о своей собственной бабушке, Марьяне с одной «н», и возможных дочерях Хонор, которые у нее появятся.
– Ты взяла со станции такси? – спрашиваю я.
Хонор долго и громко сопит.
– Нет, я прогулялась пешком, – отвечает она наконец.
– Это длинная старая дорога.
– Пять миль. Просто ощутила потребность в движении, понимаешь? Прежде чем мы просидим здесь Бог знает сколько. Я возвращаюсь поездом в три тридцать.
У меня есть лишь пара часов с ней сейчас.
– Знаешь, что это мне напоминает? – Я обвожу рукой вокруг комнаты.
Хонор улыбается:
– Меня в «Лиственнице»?
– Нет! Нисколько. Это напоминает мне о том, как я ждала тебя, когда была беременна. Ожидание конца – это как ожидание рождения. Здесь наваливается та же тишина. Это острое предчувствие, когда ты ждешь… перехода из одного измерения в другое. – Сэм бы над этим усмехнулся, я сейчас говорю, как Джесс, но для Хонор никогда не бывает чересчур много мелодраматизма. Она просто кивает. – Все говорят тебе, что это случилось, когда это происходит. Я не могла расслабиться тогда и не могу сейчас.
– Ох, мама. Это может быть и не конец, ты же знаешь, что они сказали. Почему бы тебе не пойти подышать свежим воздухом, выпить кофе? Ты что-нибудь ела? – Мой желудок в ответ урчит. – Я побуду здесь. С бабушкой.
Я никогда не видела Хонор такой дееспособной. Если это последнее лекарство настолько изолирует ее от горя и страха, с моей стороны будет глупо не попросить немного и для себя.
Я не могу смотреть на любую больничную еду и осознаю свою ошибку, только когда выхожу на улицу из главного входа, мимо курильщиков на крыльце и обеспокоенных родственников, набирающих что-то в телефонах. Угри снова вернулись – на этот раз они расползаются по небу. Черный кофе на пустой желудок после суток почти без сна вызывает головокружение и паранойю, поэтому, когда я сперва вижу Джесса, то не доверяю своим глазам. Он пьет чай из термоса вместе с двумя коллегами со «Скорой» в зеленых комбинезонах, маскирующих их на фоне небольшой заросшей клумбы.