Он не сводит с меня глаз, даже когда дверь захлопывается.
– Мам?…
Я резко оборачиваюсь. Хонор стоит позади меня с заплаканным лицом, и в течение одной тошнотворной секунды я думаю, что она все слышала.
– Мам, бабушка очнулась!
Она берет меня за руку. У меня есть время на один взгляд назад. Взгляд Джесса, когда машина «Скорой помощи» отъезжает, неотступно устремлен на меня и мою дочь, и если бы взгляды могли убивать – этот пронзил бы наши сердца одной стрелой.
Сегодня пасмурное воскресенье, первое декабря. Я нервничаю перед поездкой в Ипсвичскую больницу, опасаясь снова столкнуться с Джессом. Он затих со вчерашнего дня, и я понятия не имею, что это значит.
Моя кожа зудит, когда я наконец выбираюсь из квартиры, из этого дерьмового здания, наполненного призраками. Я бы не отказалась искупаться, но Джесс отравил собой всю воду в бассейне. Я всерьез подумываю о том, чтобы провести все дни, оставшиеся моей матери, в отеле «Око». Такое чувство, будто Джесс изгнал меня из моего же дома во второй раз.
Я нахожусь в десяти милях от Настеда, когда музыка по радио прерывается телефонным звонком, и на приборной панели высвечивается имя Джесса.
– Я скоро буду там. – Я различаю пьяные нотки в его голосе, хотя сейчас еще только закончился обеденный перерыв.
– Будешь где? – Я не могу разобрать фоновый шум на стороне Джесса за гулом собственного двигателя. Гомон толпы и помехи, шипение. Далекий ритмичный лязг.
– Где живет Хонор. – Он называет ее улицу, затем дом. Я проскакиваю мимо знака «Уступи дорогу», не сбавляя скорости, не замечая белого фургона, и эффект Доплера от его отчаянного сигнала стреляет мне в ухо запоздалым предупреждением. – Я выследил ее.
О чем он говорит? Джесс был на смене, когда Хонор вчера вернулась поездом в Лондон, и никак не мог проследить за ней до дома. Мое сердце бешено колотится, и я осматриваю обочины в поисках места, где можно встать.
– Она вываливает все это в Интернете, не так ли? «Вот моя утренняя пробежка, вот моя автобусная остановка, вот мой колледж, бла-бла-бла, я живу под стеклом».
Я наконец останавливаюсь, заехав двумя колесами на траву. Теперь я слышу его четко.
– Джесс, ну что ты делаешь? – Мой голос звучит покровительственно-по-родительски, словно я разговариваю с малым ребенком, но альтернатива этому – только вопль ужаса. – Оставайся там, где ты есть, я подъеду и заберу тебя, и мы все обсудим.
Начало его ответа теряется в визге, в котором я распознаю торможение поезда. Я успеваю расслышать лишь конец фразы:
– … Я давал тебе все шансы. Дела говорят яснее, чем слова.